Он кивнул.
— Давай развернемся.
— Нет.
— Ты только что сказала…
— Что-то здесь есть. Какая-то закономерность. Я потеряла дочь, и ты потерял дочь. Моя ушла навсегда. Твоя — нет, но может уйти. Скоро.
Никки заскулила, как бы подчеркивая важность последнего произнесенного Эми слова.
— Но они хотят, чтобы мы ее забрали, — возразил Брайан.
— Что-то человеку дано увидеть, что-то — нет. В ту ночь Майкл оказался не в Аргентине, а в Коннектикуте, и я этого не знала. Охранную систему вроде бы включили, но, как выяснилось, имелась возможность ее нейтрализовать.
Туман клубился вокруг, превращаясь в мифических чудовищ.
— Богатый жених Ванессы ждет с документами, с подписанным чеком на крупную сумму, — продолжала Эми. — Но мы его не видели и не слышали. Может, его и не существует.
— Мы согласились в том, что в ее истории есть рациональное зерно.
— Сейчас закономерность выглядит четче. В Коннектикуте я только думала о том, чтобы завести себе золотистого ретривера. Если б у меня была собака, она бы предупредила о появлении незваного гостя, спасла нас.
Словно в подтверждение ее слов, Никки зарычала.
— Теперь у нас есть золотистый ретривер. И не просто ретривер.
— Это точно, не просто. Она… особенная.
— Мне позвонила умершая монахиня.
— Это как-то связано с Марко и его слепой собакой?
— Собака не слепая. Я говорила себе: «Это сон». Но понимала, что это не так. Сестра Хасинта велела рассказать тебе о моей девочке, о том, как я ее потеряла.
— Нет. Ванесса ждет нас через несколько минут. Туманом можно объяснить короткую задержку, но не долгую. У меня предчувствие чего-то плохого, Брайан.
— Хорошо, я понял, вернемся на шоссе, вызовем копов.
— Да. Это заразительно.
— По правде говоря, предчувствие это не отпускало меня всю дорогу.
— Ты не говорила об этом.
— Потому что это, возможно, наш единственный шанс найти твою дочь. Поехали.
Аморфная белая масса чуть расступалась перед ними, чтобы тут же сомкнуться за бампером «Экспедишн», укрывая от их глаз окружающий мир.
— Если тут что-то нечисто и Ванесса поймет, что мы это почувствовали, она убьет Надежду.
— С чего ты это взяла?
— Интуиция. Закономерность. Слова Терезы.
— Терезы?
— Она сказала матери, что собаку всегда звали Никки. Всегда.
Из глубины тумана выступили силуэты деревьев, едва просматривающиеся в белизне, страшные, доисторические… потом исчезли…
— Мы с тобой навсегда будем вместе, Брайан. Ведь так?
— Господи, я на это надеюсь. Именно этого я и хочу.
— Если это так, а Надежда — твоя дочь, то она и моя. Наша дочь. Я не смогла спасти свою девочку. Тогда не смогла, — голос у нее дрогнул, но она не замолчала: — Но двумя днями раньше я ее спасла.
— Эми?..
— Я ее спасла, и теперь она помогает нам спасти Надежду.
Он остановил машину.
— Эми, ты хочешь сказать…
— Поехали, — пистолет она держала двумя руками, наготове. Ладони были сухими. — Что бы я ни хотела сказать, нам дали второй шанс. Если мы потерпим неудачу, все круги ада окажутся недостаточно глубокими, чтобы воздать нам по заслугам.
Туман еще был молочно-белым, но считанные минуты оставались до прихода сумерек, и он уже готовился к тому, чтобы примерить к себе все оттенки серого, от самого светлого до переходящего в черный.
— Значит, все сначала, — вздохнул Брайан.
— Что?
— Тащусь за тобой в те места, где к горлу приставляют монтировку, и приходится запрыгивать на стол.
«Будто десять тысяч людей шептались вдали».
Привалившись спиной к шершавому стволу сосны, Билли призывал море к молчанию, но море не уважило Билли.
Это чертова аналогия не просто изменила его восприятие шума прибоя, но и принялась убеждать, что эти десять тысяч людей шептали его имя.
Все любили Билли. Способность вызвать к себе теплые чувства он считал своим главным достоинством. Но десять тысяч людей, затаившихся в тумане, собравшихся на берегу, шептали его имя безо всякого дружелюбия. В их голосах слышалась злость, враждебность, нетерпение.
Он не знал, чего им так хочется, и отказывался думать об этом, потому что они были не людьми, черт бы их побрал, а волнами.
Что ему требовалось, так это найти другую аналогию, которая переключит его заклинивший мозг на более приятный образ.
«Приглушенный туманом прибой звучал, будто…»
«Приглушенный туманом прибой звучал, будто…»
Конденсирующийся туман смочил редеющие волосы, каплями собирался на лице. Всего лишь, конденсат — не холодный пот.
«Приглушенный туманом прибой звучал, будто десять тысяч друзей Билли шептались о том, какой он славный парень».
Отвратительно. Возможно, у него и кризис среднего возраста, но он прежний Билли, крутой парень, забавный парень, парень, которому открыласт истина истин: в жизни — все прах, кроме твоего стремления заполучить то, что ты хочешь.
Он прочитал все великие романы о смерти, Но поминки по Финнегану» [38] перечитывал трижды, трижды, впитывал в себя все эти прекрасные, опаляющие идеи из тысяч, тысяч томов о смерти, а поскольку ты сам — это идеи, которые ты в себя впитал, тебя в каком-то смысле убило то, что ты читал, ты уже умер для любой истины, за исключением истины, утверждающей, что истин не существует. Умерев в этом смысле, ты избавляешься от страха смерти, избавляешься от любого страха, и ты, конечно же, не боишься прибоя, который звучит, будто десять тысяч людей шепчутся вдали!
Одной рукой Билли вытер влажное лицо.
Как рисунок собаки мог вызвать у человека кризис среднего возраста?
Он склонил голову, прислушался к шуму двигателя.
Подумал, что вроде бы слышит приближающийся «Экспедишн». Потом туман поглотил этот звук,
хотя нисколько не мешал Билли слышать прибой.
* * *
Никки зарычала. «Стоп», — приказала Эми, и Брайан нажал на педаль тормоза.
Еще более плотный, чем раньше, туман волнами скатывался с невидимого гребня, бесформенный, как сны, невесомый, как воздух, и при этом плотный, как алебастр, он давил на автомобиль, будто пытался расплющить его.