— Случившееся наложило отпечаток на всю его жизнь, — ответила Терри. — Люди рассказывают, что он частенько говорил с Джесси глубокой ночью. Чувствовал себя так, словно у него отняли вторую его половину.
— Он и жил так… словно у него недоставало второй половины.
— Было такое, — согласилась она. Поскольку я на собственном опыте убедился, что при этом испытываешь, у меня вырвалось: «Знаешь, теперь я проникся большим сочувствием к этому парню».
Мы снова обнялись.
— Ты нужен нам здесь, Одди, — сказала она.
— Я и сам знаю, что мое место — здесь, — ответил я. — Ты — настоящая подруга, Терри.
— Когда мне стоит начинать волноваться?
— Судя по выражению твоего лица, ты уже начала.
— Не нравится мне, что ты идешь в эти тоннели. Такое ощущение, будто похоронишь себя заживо.
— Я не страдаю клаустрофобией, — заверил я ее и переступил порог.
— Я не об этом. Даю тебе шесть часов, а потом звоню Уайату Портеру.
— Я бы не хотел, чтобы ты звонила ему, Терри. Не текущий момент я абсолютно убежден, что должен все сделать сам.
— Правда? Или есть… что-то еще?
— Что еще тут может быть?
Она определенно чего-то опасалась, но не хотела выражать свои страхи словами. Вместо того чтобы ответить, даже вместо того чтобы встретиться со мной взглядом, обежала глазами небо.
Темно-серые облака надвигались с северо-северо-востока. Они напоминали тряпки, брошенные на грязный пол.
— Здесь действительно нечто большее, чем дикая ревность и одержимость Саймона, — продолжил я. — Что-то тут нечисто, но я не знаю, что именно, а спецназ не поможет вывести Дэнни из подземелья живым. Благодаря моему дару я — его лучший шанс.
Я поцеловал Терри в лоб, повернулся, начал спускаться по лестнице в переулок.
— Дэнни уже мертв? — спросила она.
— Нет. Как я и говорил, меня тянет к нему.
— Это правда?
Удивленный, я остановился, повернулся.
— Он жив, Терри.
— Если бы Бог дал Келси и мне ребенка, он был бы одного возраста с тобой.
Я улыбнулся.
— Ты — прелесть. Она вздохнула.
— Хорошо. Восемь часов. Ни минуты больше. Ты можешь быть ясновидящим, или медиумом, или уж не знаю, кто ты на самом деле, но у меня женская интуиция, и, видит Бог, она тоже что-то да значит.
Не требовалось никакого шестого чувства, чтобы понять: бессмысленно и пытаться выторговать у нее еще час-другой.
— Восемь часов, — согласился я. — Я позвоню тебе раньше.
И уже после того, как я вновь двинулся вниз по лестнице, она спросила:
— Одди, ты приходил сюда за моим телефоном, так?
Когда я опять остановился и посмотрел на нее, то увидел, что она спустилась с лестничной площадки на одну ступеньку.
— Наверное, мне это нужно для собственного спокойствия, иначе я бы не спрашивала… Ты пришел не для того, чтобы попрощаться?
— Нет.
— Правда?
— Правда.
— Поклянись перед Богом.
Я поднял правую руку, как скаут, приносящий присягу.
Сомнения у нее еще оставались.
— Ты поступишь ужасно, уйдя из моей жизни с ложью.
— Я бы так с тобой не поступил. И потом, я не смогу попасть, куда мне нужно, совершив сознательное или неосознанное самоубийство. Просто у меня такая странная жизнь. И я живу, как могу, иначе мне не купить билет до места назначения. Ты понимаешь, о чем я?
— Да. — Терри присела на верхнюю ступеньку. — Я посижу и провожу тебя взглядом. Это плохая примета — сейчас повернуться к тебе спиной.
— Ты в порядке?
— Иди. Если он жив, иди за ним.
Я отвернулся от нее и продолжил спуск.
— Не оборачивайся, — донеслось сверху. — Это тоже плохая примета.
Я сошел с последней из ступенек и по переулку направился к улице. Не обернулся, но услышал ее тихий плач.
Я не оглядывался, чтобы убедиться, что никто на меня не смотрит, не болтался около пустыря, выжидая наиболее удобный момент. Просто подошел к забору из металлической сетки и перемахнул через него. И через считанные секунды после того, как подошел к забору со стороны переулка, приземлился на территории, принадлежащей Службе контроля ливневых тоннелей округа Маравилья.
Мало кто может ожидать столь наглого нарушения права собственности белым днем. Если кто и видел, как я перелезаю через забор, то наверняка решил, что я — один из сотрудников службы, то ли забывший, то ли потерявший свой ключ.
Да и вообще, чистенько одетых молодых мужчин, аккуратно подстриженных и гладко выбритых, редко подозревают в противоправной деятельности. Я не только аккуратно подстриженный и гладко выбритый, но у меня нет татуировок, серег в ушах, колец на бровях, в носу, на губе, да и язык я себе не прокалывал.
Следовательно, во мне могли заподозрить разве что путешественника во времени из далекого будущего, которому обрыдли строгие культурные нормы 1950-х годов, вновь установленные тоталитарным государством.
Ранним утром, приглядываясь к каменной будке, я отметил, что замок в дверях древний. Должно быть, его изготовили в те далекие времена, когда губернатор Калифорнии верил в лечебные свойства кристаллов, уверенно предсказывал, что к 1990 году автомобили канут в Лету, и встречался с рок-звездой Линдой Ронстадт.
При более близком рассмотрении я убедился, что замок не только старый, но и дешевый, с личинкой, не прикрытой защитной скобой.
По пути из «Гриля» я на минутку завернул в Мемориальный парк, чтобы на скамейке достать из рюкзака крепкие клещи. Теперь вытащил их из-за пояса и без труда вывернул личинку из двери.
На все про все ушло максимум полминуты, я держался очень уверенно, всем своим видом показывая, что занимаюсь своим делом, на что имею полное право, открыл двери, вошел в будку, нашел выключатель, закрыл двери за собой.
В будке находилась стойка с инструментами, но служила будка главным образом для того, чтобы обеспечить доступ к системе ливневых тоннелей под Пико-Мундо. Спиральная лестница с широкими ступенями вела вниз.
Эта лестница напомнила мне о другой, тоже спиральной, в доме Джессапа. На мгновение возникло ощущение, что меня занесло в какую-то настольную игру, в которой я уже прошел этот участок, но неудачно брошенный кубик с цифрами на гранях вернул меня назад, и теперь мне вновь предстоял опасный спуск.
Я не стал включать свет на лестнице, потому что не знал, а вдруг этим же выключателем включаются лампы в тоннелях и тем самым я объявлю о своем присутствии раньше, чем мне того хотелось.