Когда я сдвигал двери, он сказал:
— Я решил, что все-таки не хочу быть таким, как ты.
— Я не знал, что тебе в голову приходила идея личностного обмена.
— Мне очень жаль, что все так вышло, — прошептал он в сужающуюся щель. — Мне чертовски жаль.
— Друзья навек, — повторил я фразу, которую мы произносили неоднократно в десять или одиннадцать лет. — Друзья навек.
Проходя мимо номера 1242, где осталась бомба, которая так и не взорвалась, поворачивая из основного коридора в боковой, с рюкзаком на спине и ружьем в руках, я думал о том, как выжить. Желание сделать все, чтобы Датура провела остаток своих дней в тюрьме, оказалось мощнейшим стимулом: пожалуй, впервые за прошедшие шесть месяцев мне хотелось жить.
Я ожидал, что они разделятся и вернутся на двенадцатый этаж и по северной, и по южной лестницам, чтобы не дать мне возможности вывести из отеля Дэнни. Если бы я успел спуститься на десятый или девятый этаж, то мог бы пропустить их, потом снова выйти на лестницу, спуститься вниз бегом, вырваться из отеля и вернуться через час или два уже с полицией.
Когда я впервые вошел в номер 1203 и заговорил с Датурой, которая стояла у окна, она, разумеется, сразу поняла, что я миновал лестницы, поднявшись по лифтовой шахте. Никаким другим путем попасть на двенадцатый этаж я не мог.
И пусть они знали, что Дэнни мне по лифтовой шахте вниз не спустить, поднимаясь, они наверняка прислушивались к тем звукам, что доносились из шахт. То есть повторно прибегнуть к этому трюку я не мог.
Добравшись до двери на южную лестницу, я увидел, что она приоткрыта. Прошел на площадку.
Ни одного звука не доносилось с нижних этажей. Я начал спускаться… на четыре ступеньки, пять… и остановился, прислушиваясь. Тишину никто, и ничто не нарушало.
Чужеродный запах, мускус-грибы-мясо, не усилился, пожалуй, даже ослабел, но все равно присутствовал и вызывал тревогу.
И волосы на затылке вдруг начали приподниматься. Некоторые люди говорят, что тем самым Бог предупреждает нас о приближении дьявола, но я заметил, что такое случается со мной и когда кто-нибудь кладет мне на тарелку брюссельскую капусту.
Какой бы ни была истинная причина запаха (должно быть, он шел от ядовитой похлебки, которую все грели и грели на медленном огне), в «Панаминте» я столкнулся с ним впервые в жизни. Это был особенный запах, который встречался далеко не везде. Конечно, любой ученый мог бы его проанализировать, назвать вещество или смесь веществ, которая его выделяла, и даже ознакомить меня с молекулярным составом.
Я никогда не сталкивался со сверхъестественным существом, которое возвещало бы о своем присутствии запахом. Люди пахнут, призраки — нет. Однако волосы на затылке никак не желали улечься на прежнее место, несмотря на отсутствие брюссельской капусты.
Не без труда убедив себя, что ничего угрожающего не затаилось впереди, я быстро спустился еще на ступеньку-другую, в полной темноте, не включая фонарика, который мог выдать меня, если Датура или один из ее коней находился на пару этажей ниже меня.
Я добрался до промежуточной лестничной площадки, спустился еще на пару ступенек и увидел бледный отсвет на стене площадки одиннадцатого этажа.
Кто-то поднимался мне навстречу. И находился на один, максимум на два этажа ниже меня, потому что свет распространяется не так уж далеко, если путь у него — не прямая линия, а ломаная, да еще с поворотами на сто восемьдесят градусов.
Я подумал о том, чтобы быстро спуститься еще на пролет, в надежде достигнуть одиннадцатого этажа первым и выскочить с лестницы до того, как тот, кто поднимался по лестнице, сделал бы очередной поворот и увидел меня. Но дверь могла заржаветь и не открыться. Или могла завизжать, как баньши, поворачиваясь на заржавевших петлях.
Отсвет становился все ярче. Кто-то очень быстро поднимался по лестнице. Я уже слышал шаги.
У меня было ружье. В таком узком пространстве, на лестнице между двух бетонных стен, даже такой никудышный стрелок, как я, не смог бы промахнуться.
Необходимость заставила меня взять в руки оружие, но мне совершенно не хотелось пускать его в ход. Ружье было моим последним шансом, а не первым из возможных вариантов.
А кроме того, выстрел однозначно показал бы им, что я не покинул отель. И они принялись бы охотиться за мной с удвоенной энергией.
Короче, я дал задний ход. На двенадцатом этаже попытался продолжить подъем, но уже через три ступеньки обнаружил, что лестница завалена мусором и обломками бетона.
Не уверенный в том, что ждет впереди, боясь споткнуться и упасть, я спустился на три ступеньки.
Свет снизу приближался, я уже видел световое пятно от фонаря, то есть нас разделяло максимум полтора пролета. И тому, кто поднимался, оставалось миновать лишь последний поворот, чтобы увидеть меня. Я метнулся через приоткрытую дверь на двенадцатый этаж. В сером свете увидел, что обе ближайшие двери, справа и слева по коридору, закрыты. Не решился тратить время на то, чтобы поворачивать ручки: они могли быть и заперты.
А вот вторая дверь по правую руку была открыта. Я поспешил к ней и нырнул в дверной проем.
Похоже, попал в люкс: с обеих сторон в комнату, где я очутился, через открытые двери вливался серый дневной свет.
Прямо передо мной сдвижная, с двумя стеклянными панелями, дверь вела на балкон. По стеклу струилась вода, сами половинки от ветра тихонько позвякивали в направляющих.
В коридоре тот, кто поднимался, Роберт или Андре, видимо, что есть силы пнул дверь на лестницу, потому что она полностью распахнулась, ударившись об упор.
Прижавшись спиной к стене, затаив дыхание, я услышал, как он прошел мимо люкса, в который я успел заскочить. А мгновением позже дверь на лестницу, отскочившая от упора, захлопнулась.
Он наверняка спешил в основной коридор и номер 1242, в надежде перехватить меня до того, как я нажму белую кнопку, чтобы освободить Дэнни, и вместо этого разорву нас обоих в клочья.
Я намеревался дать ему секунд десять-пятнадцать, за это время он бы точно успел покинуть боковой коридор, а потом предпринять вторую попытку спуска.
После того как он покинул лестницу, я мог не опасаться, что по ней поднимается кто-то еще. Мог воспользоваться фонарем, буквально сбежать вниз, перепрыгивая через ступеньки, и добраться до первого этажа, прежде чем он вернулся бы на лестницу и услышал меня.
Но уже через две секунды из основного коридора Датура пронзительно выкрикнула ругательство, от которого зарделись бы щеки вавилонской блудницы.
Должно быть, она поднялась по северной лестнице со вторым своим дружком. Прибыв в номер 1242, увидела, что Дэнни Джессап более не привязан к бомбе, а его ошметки не размазаны по стенам.
В казино, по ходу вербальной атаки на Мариан Моррис, Датура доказала, что ее обольстительный голосок мог превращаться в гарроту, которая душила не хуже настоящей.