Раздались два пистолетных выстрела, одна пуля отлетела от металлического борта грузовика. Закричали люди, бригадир побежал.

Я оглянулся. Водитель грузовика не спустился вниз по пандусу ни на фут. Держал в руках пистолет, возможно, не самое лучшее оружие для стрельбы на таком расстоянии.

На полу кузова перед горой взрывчатки лежал кухонный таймер, две батарейки, еще какие-то устройства, их назначения я не знал, провода. Два проводка оканчивались медными наконечниками, воткнутыми в серую стену смерти.

Со звоном металла третья пуля отрекошетила от рамы грузовика.

Я услышал, как бригадир завел двигатель ближайшего вилочного погрузчика.

Варнер и компания не сподобились поставить растяжку на подъемную дверь, чтобы взрыв произошел при попытке заглянуть в кузов грузовика, не рассчитывали, что кто-то сможет так быстро сообразить, что к чему, и попытается обезвредить взрывное устройство. Таймер можно было завести максимум на тридцать минут, и в этот момент стрелка находилась лишь в трех делениях от нуля.

Щелчок. Два деления — две минуты.

Четвертая пуля попала мне в спину. Я не почувствовал боли, только удар, который бросил меня вперед, и мое лицо оказалось буквально в дюймах от таймера.

Может, пятая, может, шестая угодила в один из брусков взрывчатки с чавкающим звуком.

Два детонатора располагались на расстоянии шести или восьми дюймов. Один со знаком плюс, а второй — минус? Или второй дублировал первый на случай отказа? Я не знал, нужно ли выдергивать один или оба.

Шестая, а может, седьмая пуля вновь попала в спину. На этот раз боль я почувствовал, сильную боль, валящую с ног.

Оседая под ее напором, я схватился за оба проводка и, сползая вниз, выдернул детонаторы из взрывчатки, потащил проводки за собой. А вместе с ними таймер, батарейки и все остальное.

Падая, я повернулся, упал на бок, лицом к пандусу. Водитель грузовика целился в меня. Мог бы добить меня следующим выстрелом. Но внезапно опустил пистолет, развернулся на сто восемьдесят градусов и побежал.

Мгновение спустя мимо меня на полной скорости проскочил погрузчик, за рулем которого сидел бригадир. Мощные направляющие, по которым ходили вилы, да и они сами, в какой-то степени служили защитой от пуль.

Я не верю, что стрелок испугался катящегося на него погрузчика. Скорее всего хотел убраться подальше, поскольку не видел, что я сделал с детонатором. Не хотелось ему оказаться в эпицентре взрыва.

Ко мне спешили встревоженные люди.

Таймер продолжал работать. Он лежал в дюймах от моего лица. Щелчок: одна минута.

Боль заметно ослабла. Но мне стало холодно. Очень холодно. На подземном уровне системы кондиционирования не было, работала только вентиляция, и тем не менее я замерзал.

Люди стояли рядом со мной на коленях, говорили со мной. Почему-то на иностранных языках, вот я и не мог разобрать ни слова.

Странно, пустыня Мохаве, и такой холод.

Я так и не услышал последнего щелчка таймера.

Глава 63

Сторми Ллевеллин и я перешли из тренировочного лагеря во вторую из трех наших жизней. Где нас обоих ждали великие приключения.

Главным образом романтические путешествия в экзотичестие места, встречи с удивительными людьми, в том числе с мистером Индианой Джонсом, который не признавал, что на самом деле он — Харрисон Форд, и даже с моей тетей Симри, удивительно милой женщиной, и, разумеется, с Элвисом.

Были, конечно, и другие, мы бродили в темноте, гремел гром, пахло кровью, вокруг сновали своры бодэчей, в компании которых бегала на всех четырех моя мать.

Время от времени я понимал, что Бог и Его ангелы смотрят на меня с неба этого нового мира. Их огромные, приятного зеленоватого оттенка, случалось, что и белые, лица нависали надо мной, лица, на которых я видел только глаза. Ни ртов, ни носов не было, это, конечно, могло испугать, но лица светились любовью и заботой, поэтому я всегда старался улыбнуться им до того, как все они вновь исчезали в облаках.

Наконец мозги у меня достаточно очистились от тумана, чтобы я адекватно оценил ситуацию: мне сделали операцию, а теперь я лежу в палате отделения интенсивной терапии в Центральной окружной больнице.

Следовательно, я остался в тренировочном лагере и еще не попал на «службу».

А за Бога и Его ангелов я принимал врачей и медсестер с масками на лицах. И Симри, которую я видел, скоре всего не имела ничего общего с реальной Симри.

Сестра, которая пришла в палату, отреагировав на изменения показаний на мониторе, регистрирующем сердечную деятельность, улыбнулась мне.

— Смотрите, кто проснулся. Вы помните, как вас зовут?

Я кивнул.

— Сможете назвать имя и фамилию?

Я и представить себе не мог, как ослаб, пока не попытался ответить. Едва расслышал собственный голос.

— Одд Томас.

Когда же она начала распинаться насчет того, что я — герой, и заверила меня, что теперь дело пойдет на поправку, я прошептал:

— Сторми.

Я боялся произнести ее имя. Боялся ужасных новостей, которые оно могло мне принести. Но имя это очень мне нравится, и как-то сразу полегчало, когда я сумел заставить себя его вымолвить.

Медсестра, должно быть, подумала, что я жалуюсь на сухость в горле, и предложила пососать кубик льда, но я решительно, насколько мог, покачал головой.

— Сторми. Я хочу видеть Сторми Ллевеллин.

Мое сердце ускорило свой бег. Я услышал мягкое и быстрое «бип-бип-бип» монитора, регистрирующего сердечную деятельность.

Медсестра привела доктора, чтобы тот осмотрел меня. И в его поведении я отметил благоговейный трепет, к чему не привык ни один повар блюд быстрого приготовления. Само собой, я чувствовал себя не в своей тарелке.

А еще чувствовал невероятную, сокрушающую усталость. Но не хотел засыпать, не увидев Сторми. Попросил их привести ее ко мне.

Отсутствие ответной реакции вызвало у меня страх. Биение сердца отозвалось в ранах, в которых запульсировала боль, несмотря на инъекции анальгетиков.

Но они волновались из-за того, что даже пятиминутное посещение может оказаться для меня чрезмерной нагрузкой. Я, однако, стоял на своем, и они позволили ей зайти в мою палату.

Увидев ее, я заплакал.

Заплакала и она. Слезы потекли из черных египетских глаз.

От слабости я даже не мог протянуть к ней руку. Она накрыла мою своей. Я нашел в себе силы переплести с ней пальцы. В узел любви.

Долгие часы она просидела в комнате ожидания отделения интенсивной терапии в униформе «Берк-и-Бейли», которую так не любит. Розовые туфли, белые носки, розовая юбка, розово-белая блузка.