Упс! Патовая ситуация. Надо что-то делать! И я сделала первое, что пришло мне в голову: начала их знакомить.
— Познакомься, это мои братья — Денис, Егор и Тарас. Я тебе про них рассказывала… Ребята, это Кондрад…
— Ее муж, — спокойно перебил меня этот самоубийца.
— Кто? Хто? Чегось? — практически одновременно отреагировали мальчики и дружным строем выступили на защиту моей девичьей чести.
— Слышь, ты, пижон, отвали от нее по-хорошему, а то… начал мужской разговор Егор.
— А то что? — не двигаясь с места и не выпуская меня из рук, поинтересовался Кондрад.
— Счас узнаешь! — радостно оскалился Тарас, предвкушая потасовку.
— Ребята, прекратите немедленно! — попыталась воззвать я к их разуму.
Меня немедленно заткнули, причем все четверо и чуть ли ни в унисон:
— Помолчи! — Это Денис.
— Не лезь! — Егор.
— Сами разберемся! — Тарас.
— Не вмешивайся! — Кондрад.
После его выступления братья переглянулись и уважительно посмотрели на него.
— Самоубийца! — прокомментировал Денис. — До утра не доживешь.
— Капец тебе! — подтвердил Егор. — Нашу Илонку никто заткнуть не может без угрозы для жизни.
— Ага! — вставил свои пять копеек Тарас и покосился на лопату.
Нет, ну вы подумайте, эти шовинисты все решили без меня! Сейчас я вам всем устрою Варфоломеевскую ночь! Вы у меня на всю оставшуюся жизнь запомните, как меня за глаза обсуждать и репутацию мне портить. Не такая я уж и грозная, просто за равноправие и справедливость. И начала действовать. Для начала я выкрутилась из рук Кондрада и отобрала лопату у Тараса, не ожидавшего таких действий с моей стороны. Потом, отскочив в сторону и подняв холодное оружие наперевес, поведала мужчинам:
— Быстро все заткнулись и слушаем сюда! Он мой муж, и кто его тронет, станет моим личным врагом! Это раз. Дальше…
А дальше я договорить не успела, потому что Кондрад отобрал лопату уже у меня и, легко сломав черенок пополам, прошипел:
— Прекрати меня позорить! Я сам в состоянии справиться!
А с балкона свесилась мама и поинтересовалась:
— Что у вас там происходит? С кем вы отношения выясняете?
— Мам, тут какой-то парень утверждает, что он муж Илоны! — проорал в ответ Денис, не спуская с нас глаз.
— О! Зять пожаловал! — обрадовалась мама и приказала: — Ведите его домой. Что вы человека во дворе морозите? Я хочу дождаться здоровых внуков!
Мужчины переглянулись, и братья только собрались открыть рот, как во двор, фырча, рыча и громыхая, въехал папин «Москвич». Настал апофеоз всему!
Надо сказать пару слов о папиной машине «Москвич-407». Ей уже двадцать лет, и она разваливается на части. Папа под ней больше лежит, чем ездит, но упорно отказывается от предложения Дениса сменить ее на новую машину. Папа объясняет свое упрямство памятью о его отце, нашем дедушке, и постоянно напоминает, что машина еще его переживет. Верится мне в это с трудом, у машины постоянно что-то отваливается, и она того и гляди рассыплется на запчасти. Но папу в этом убедить невозможно, поэтому домашние на него махнули рукой и лишь с интересом наблюдают за папиными, потугами продлить жизнь семейному раритету. Денис говорит, что если, сложить все деньги, потраченные на ремонт и запчасти, то давно можно было бы купить недорогую иномарку. Но нашего папу это не волнует. «Москвич» в его сердце занимает место сразу после семьи, даже впереди обожаемой армии.
Так вот, во двор въехала семейная реликвия, остановилась, и оттуда выбрался наш большой папа. По-военному печатая шаг, он приблизился к нашей притихшей группе с вопросом:
— Почему происходит столпотворение?
Братья начали злорадно ухмыляться и поглядывать в мою сторону. Наконец Тарас не выдержал и, улыбаясь во весь рот, ехидным голосом наябедничал папе:
— Да вот Илона нам своего мужа представляет.
И замер, ожидая «продолжения банкета», которое не замедлило последовать. Папа развернулся в мою сторону и недоуменно спросил у меня лично:
— Это розыгрыш, Илона? Что за бред?
Отступать мне было некуда, и, прямо глядя в глаза отцу, я стойко подтвердила свое право на любимого:
— Папа, познакомься, это мой муж Кондрад… Кондрад, это мой папа — Гаврила Семенович Острожников.
Папа начал медленно багроветь и рассматривать Кондрада в «оптический прицел». Последний же, нимало не смущаясь, подошел ко мне, притягивая к себе за плечи одной рукой, вторую протянул папе и доброжелательно сообщил:
— Очень приятно познакомиться, Кондрад Дорсетский. Прошу прощения за столь неожиданную весть, но ваша дочь действительно моя жена, и я ее никому в обиду не дам.
Папа машинально ответил на приветствие и попытался осмыслить поступившую информацию. Все это происходило в полнейшем молчании, которое нарушалось моим истерическим смешком, потому что я видела стремительно темнеющие глаза папы и понимала, что лучше бы нам сейчас оказаться за сотню километров отсюда, и желательно в подземном бункере. Для безопасности. И все же папа мужественно предпринял последнюю мирную попытку договориться. Обведя нас всех настороженным взглядом, повторил с надеждой:
— Это шутка? Розыгрыш?
Братья неопределенно пожимали плечами, я по-партизански молчала. Отвечать пришлось Кондраду, что он и сделал абсолютно спокойно:
— Нет, это правда.
И тут…
— Правда?! — взревел папа раненым буйволом. — Правда?! Ты увел у меня единственную дочь и так спокойно мне об этом заявляешь? Отдай ее немедленно!
И безотлагательно попытался выдернуть меня из рук Кондрада. Муж отреагировал философски и задвинул меня за спину со словами:
— Бесполезно. Я от нее не откажусь.
Упс, противоречить моему папе вредно для здоровья. Ясно понимаю, что Кондрад не трус, но я боюсь за сохранность своего мужа. И вообще! Даешь первую брачную ночь! Поэтому, собравшись с силами, я выглянула из-за спины мужа и пискнула, размахивая носовым платком:
— Папа, парламентеров не бьют. Может, дома поговорим?
— А я с предателями переговоров не веду, — заявил мне папа, начиная остывать и приглядываться к Кондраду. Тот все с тем же незыблемым спокойствием перенес сверлящий папин взгляд.
— Служил? — вдруг неожиданно сменил гнев на милость папа.
— Потомственный военный, — ответил Кондрад.
— И долго мне еще вас всех ждать? — закричала с балкона мама. — Гавр, быстро веди детей домой!
— Да, Ирочка, конечно! — согласился папа и, хлопнув Кондрада по плечу, высказался:
— Ну, пошли, зятек. Поговорим.