— Значит, ты и есть тот самый Туманов? — взглянула на него с ехидцей Светлова, когда расправившись со всем, что было на столе, они неторопливо наслаждались кофе.
— Если скрупулезно взвесить все «за» и «против»… Если внимательно ознакомиться с фактами и проделать анализ известного… Я его двойник. Сам Туманов слишком выдающаяся фигура, чтобы появляться на людях, не опасаясь покушения со стороны завистников и недоброжелателей, поэтому он и нанял похожего на него человека для встреч, раутов и приемов… Но перестраховавшись, он самоустранился настолько, что я невольно занял его место не только фиктивно, но и фактически. Теперь всем, чем занимался он, занимаюсь я… Так что можно смело сказать, что он — это я, а я и есть «тот самый Туманов»…
— Какой поток словоблудия, — «оценила» Светлова. — И все только для того, чтобы подчеркнуть свою самовлюбленность.
— А как же иначе?! — недоумевающе вскинул он голову. — Кого же еще любить в этом изменчивом мире так сильно, как не себя?! Себя любишь самой искренней, самой чистой любовью. Себе не изменяешь, себя бережешь, лелеешь. Всегда себя пожалеешь, никогда не накажешь, не предашь. А если и отругаешь, то опять же — любя. А вот если поссоришься с самим собой и решишь покинуть… Вот этого лучше делать не надо! Остается одно: как-то уживаться, и желательно любить себя.
— Суть ясна, — кивнула Наташа, — Я столько слышала о тебе… И когда видела издалека, ты казался иным… Целеустремленным, строгим, возвышенным, далеким от всего упрощенного и заземленного и вместе с тем волевым, сильным и даже немного жестоким…
— Внешность обманчива. Я настолько убедил людей в своей исключительности, что сам невольно поверил в это. А когда рядом нет тех, кого необходимо убеждать, я расслабляюсь и становлюсь самим собой.
— Как это — «некого убеждать»?! — опешила она. — А я?!
— Ты и так догадываешься, какой я замечательный. При всех твоих амбициях, которые я уже заметил в тебе, ты вряд ли позволила бы себе заинтересоваться «худшим» или просто «обычным» человеком.
Светлова закашлялась, поперхнувшись кофе, и Вика похлопала ее по спине, укоризненно глядя на Туманова.
— В самом деле, Андрей, — робко заметил Новиков. — Девушки еще не столь хорошо знают тебя, чтобы так их шокировать. Они могут принять твои шутки за «чистую монету».
— Шутки?! Ты называешь мое жизненное кредо шутками?!
— Он обожает шокировать людей, — объяснил ничего не понимающим девушкам Новиков. — Не знаю, зачем ему это нужно, но он получает от этого огромное удовольствие.
— Вот именно из-за этого, наверное, до сих пор остается без девушки, — заметила Светлова. — Девушки любят быть приятно удивлены в отношении к себе, а не шокированы в отношении кавалера.
— Тогда это не те девушки, которые нравятся мне, — категорично заметил Туманов, — Настоящая девушка похожа на амазонку, на переменчивый ветер, на качаемую волнами лилию, даже на колдунью, но никак не на самоувлеченную тихоню. Женщина переменчива, как ртуть, она имеет тысячу лиц и сама не знает, что хочет в настоящий момент, не говоря уже о «завтра». Ей нужно искреннее, лучащееся чувство, сверкающая, переливающаяся и манящая жизнь. Тихое и безоблачное существование убивает в ней соблазнительницу, авантюристку, женщину…
— А в одной из твоих постановок герой говорит, что женщина похожа на звезду. Что лучше воображать ее такой, какой она кажется, чем приблизиться и быть разочарованным реальностью. Что ее свет долетает до смотрящего много времени спустя, когда звезда уже изменилась, а то и вовсе прекратила свое существование…
— Это он сказал не подумав, — вздохнул Туманов. — Потому и остался в конце пьесы один, опустошенный крушением иллюзий, сломанный реальностью и уставший биться с «ветряными мельницами». Лучше и правильней всего любит тот… кто не любит. Влюбленный постоянно ошибается, потому что необъективно оценивает себя и предмет своих желаний.
— Значит, женщине, чтобы быть женщиной, нужно чувство… А что же нужно мужчине?
— Риск, — уверенно заявил Андрей. — Только риск заставляет чувствовать себя мужчиной, риск обжигает нервы, заставляет уверовать в себя, окрашивает жизнь красочным колоритом. Только нужно не забывать, что риск бывает разным. Одни рискуют жизнью, едва ли не наслаждаясь этим, проверяя себя «на прочность», отправляясь на поиски приключений, сходясь в вечном единоборстве со всеми и с собой. Другие рискуют деньгами, авантюрно, но отважно и продуманно. Третьи — своей карьерой, судьбой, разыскивая новые пути в науке и творчестве, рискуя быть осмеянными, непонятыми и отвергнутыми. Только риск, осознанный и воспринятый как единственная правда, зажигает в глазах мужчины огни, делает его руки сильными, гонит вперед, не дает права отступать. Потому что риск, каким бы он ни был, это часть войны, а каждый мужчина по природе своей — воин, защитник.
— Красиво говоришь, — усмехнулась Светлова. — Убедительно. Как в книжке. Сразу видно, какой ты у нас у-умный.
— Я не просто «у-умный», — сообщил, не обращая внимания на сарказм в ее голосе, Туманов. — Я — «о-очень у-умный». Я даже горжусь собой. Будь моя воля, я повсюду таскал бы за собой транспарант, на котором большими буквами вывел: «Слава мне, любимому!»
— Мне это все надоело, — сказала Светлова, поднимаясь. — Тебя так же, как и ту, «далекую звезду», лучше рассматривать на расстоянии, не разочаровываясь «кратерами» и безжизненной поверхностью правды. Я пошла домой, уже темнеет.
— Ну, зачем ты так? — спросил Новиков, провожая девушек глазами. — Они же хотели познакомиться с тобой, а ты… По-моему, ты перестарался…
— По-моему, тоже, — согласился Андрей, растерянно глядя на закрывшуюся дверь. — Просто… Просто она мне очень нравится, Миша. Я так растерялся, что начал нести чушь. Знаешь, одни, когда смущаются, молчат и краснеют, а других «прорывает», как меня сейчас… Как полагаешь, я сильно все испортил?
Новиков пожал плечами:
— Нет, ничего, что нельзя было бы вернуть… Кроме съеденного мороженого, конечно.
— Тогда — бегом!..
Догнав девушек и просительно теребя Наташу за рукав пальто, Туманов пообещал:
— Я больше не буду… Я раскаялся и уже не люблю себя так, как раньше… Только очень сильно уважаю, не больше… Ну, может быть, еще ценю и поощряю… А так же горжусь…
— Андрей! — укоризненно простонал Новиков. — Опять?!
— Ну что, Вика? — вопросительно посмотрела на подругу Светлова.
Блондинка подошла к продавщице мороженого, купила «сахарную трубочку» и протянула Наташе.
— Это как понимать? — спросил заинтересованный Туманов.
— Мы поспорили, — объяснила девушка, — что ты догонишь нас, не успеем мы отойти от кафе и на сто шагов. На 85 ты схватил Наташу за рукав и я проиграла.
— Так… Это уже… Спорить на живого человека!.. Играть на его чувствах?! Давно я не сталкивался с подобным!.. Тяжело… Тяжело видеть крушение иллюзий. Мы уходим, Миша! Прощайте, не поминайте лихом…