— Вот и написал бы, как там все было на самом деле, — посоветовал Павлов. — А то честно скажу — обидно…
— Нет, — покачал головой Туманов. — Про это я писать не буду. Больно. Помнишь, сколько погибло ребят? Сколько посходило с ума? Сколько вернулось калеками? Игоря Китова помнишь? Снайперская пуля попала ему в колено за три дня до «дембеля». Полгода провалялся в госпитале, после «вытяжки» одна нога все равно осталась короче другой на три сантиметра. Когда вернулся домой, его бросила девушка, заявив, что не станет жить с калекой, не приняли на старую работу, а моментально растущая инфляция съела в считанные недели те гроши, которые ему выплатили по ранению… Но не дай Бог мне когда-нибудь лично столкнуться с теми, кто все это затеял…
— У нас же «политических» нет? — улыбнулся Павлов.
— Значит, найдут что-нибудь «уголовное», а политикой в данном случае пахнуть и не будет. В лучшем случае будет хулиганство, а в худшем…
— Т-п-п-р-ру! — осадил распаляющего себя Туманова Павлов. — Хватит о плохом! Давай поговорим о чем-нибудь хорошем. Например…
Неожиданно он замер, прислушиваясь. Потом, резко переменившись в лице, вскочил и, сорвав со стены висевшую двустволку, бросился из избы. Туманов, так и не разобравшись, в чем дело, подхватил прислоненную к печи кочергу и выскочил следом. В сгущающихся сумерках он увидел, как, утопая в глубоком снегу, Павлов бежит к стоящему в отдалении сараю, что-то громко крича и размахивая ружьем. Добежав до угла, Семен остановился, вскинул двустволку к плечу и, почти не целясь, выстрелил в темноту. Судя по новому потоку брани, которой разразился великан, он промазал.
— Что случилось? — спросил подбежавший Туманов.
— Щатун, — сквозь зубы простонал Павлов. — Всю коптильню разворотил, сволочь! Ах, гнида шерстяная! Яд, в шкуру залитый и зашитый! Хомяк клыкастый! Добрался-таки!..
— Кто такой «хомяк клыкастый»? — уточнил Туманов. — Медведь, что ли?
— Кто же еще?! — Павлов с болью посмотрел на развороченные двери коптильни. — Кто-то его потревожил, из берлоги выгнал, теперь он, голодный и осатаневший, по округе шарится… А у меня избушка на отшибе стоит, из собак только Полкан… А где Полкан?
Он беспокойно заозирался.
— Где Полкан?! Я же слышал, как он лает… Полкан! Полкан! — позвал он. — Где же ты? Полкан!..
Туманов заглянул в коптильню. Здесь царил такой беспорядок, словно в помещении неожиданно родился небольшой смерч и тут же, в конвульсиях, умер. Повсюду валялись остатки сломанных ульев, сложенных сюда Павловым на зимний период, с потолка свисали оборванные веревки, на которых раньше висели окорока и колбасы, небольшая печь была наполовину свернута, жалуясь осыпавшейся штукатуркой и глиной.
— Как же он достал до окороков? — удивился Андрей. — Я и то с трудом дотягиваюсь. На цыпочки вставать приходится, а то и подпрыгивать.
— У него лапы раскладываются как пружины, — продолжал растерянно озираться Павлов. — Если вытянет их во всю длину, так едва ли не во весь его рост станут… Полкан! Полкан!
Из дальнего угла коптильни послышалось едва слышное поскуливание.
— Полкан! — бросился к нему Павлов. — Ах, ты ж!.. Что же с тобой, Полкаша?! Что же это?!
Собака лежала в луже вытекавшей из нее крови. Окровавленные внутренности, вывалившиеся из огромной рваной раны на распоротом брюхе, показывали, как она пыталась ползти на зов хозяина. Длинный шрам через всю окровавленную и раздробленную морду заканчивался у выбитого глаза.
Павлов беспомощно оглянулся на Андрея, сделал несколько неверных шагов к собаке, затем вдруг развернулся и бросился бежать к дому. Минутой спустя он выскочил обратно, на бегу вставляя в ружье новые патроны.
— Прости, — тихо сказал он, прицеливаясь собаке в голову, и нажал на спусковой крючок…
Отбросив ружье в сторону, сел прямо в снег и горько, навзрыд зарыдал.
Туманов посмотрел на кочергу, которую все еще сжимал в руке, прислонил ее к стене коптильни и потер озябшие руки.
— Завтра соберем местных и обложим его, — сказал он другу. — Далеко он не уйдет. Будет бродить поблизости, искать пропитание-
Павлов утер глаза широкой ладонью и поднялся.
— Каких «местных»?! — с горечью спросил он. — Каких? Глухомань… На пятьдесят верст и десятка здоровых мужиков не наберется, все в города за счастьем подались… А этот паразит, — он погрозил лесу кулаком, — может забрести, куда ему заблагорассудится… Очень здоровый, судя по всему… Жалко Полкана… Ох, как жалко!.. Сколько лет с ним вместе! Умнейший пес был… Как же я прослушал, когда он звал меня… Расстояние-то до дома — всего ничего… Эх, заболтались, засмеялись…
— Куда сейчас медведь мог податься?
— Куда угодно. Может бродить от деревни к деревни. Шатуну ведь что день, что ночь — все едино… Может волка из логова выгнать и сам там залечь, может в снег зарыться или в кучу хвороста, благо, что сытый теперь… Но как же он много бед еще причинит! Ох, как мною! Вот что, — решительно сказал Павлов. — Я его просто так не отпущу! Ты себя очень плохо чувствуешь?
— Достаточно неплохо, — отозвался удивленный Туманов. — А что надо делать?
— Преимущественно светить… Пошли в избу, приготовимся.
— Ты хочешь пойти за ним сейчас?! На ночь глядя?! Да он же нас там, в лесу, на кусочки разделает… Он же сейчас злой, как черт…
— Ну, это мы еще посмотрим, кто кого на гуляш пустит! — мрачно пообещал Павлов. — Я ему сам пасть порву, за Полкана! Очень надеюсь, что далеко он не забредет — сыт. Да и остатки еды здесь видел, по идее, должен вернуться к ним вскоре… Твое дело будет светить мне и подстраховывать в случае чего… Ты же у нас лучшим стрелком в роте был… Сдюжим…
Андрей с сомнением покачал головой, посмотрел на темный лес и пошел вслед за Павловым в избу.
Мощный свет фонаря освещал приволакивающие следы зверя. Павлов тихо матерился сквозь сжатые зубы, то и дело натыкаясь на невидимые в снегу корни и ямы. Туманов шел чуть сбоку, держа наготове заряженную жеканом двустволку. У Павлова оружие было несколько необычным. Огромная массивная рогатина, на остро заточенных концах которой блестели в лунном свете стальные накладки.
— Чувствую себя Сусаниным, — признался Туманов. — Так и хочется остановиться, тоскливо оглядеться и признаться: «Тьфу ты, черт, и впрямь заблудился!» Мы уже километра три отмахали… Не пора ли вспять поворачивать? Мишка, небось, уже в соседней области сараи разворачивает…
— Ты следы читаешь? — ткнул в снег Павлов. — Он петляет, вынюхивает, ищет ночлежку… Возьмем!
— Обожаю охотиться на медведей ночью, в кромешной тьме, — «признался» Туманов. — Чем-то напоминает детство, когда я впервые увидел «Собаку Баскервилей»: «У вас что с собой?» — «У меня хлыст». — «А у меня револьвер. А помните, что говорил Холмс? В ночное время, когда силы зла…» Ва-у-у!