— Но когда я вижу в женщине «себе подобного», дело принимает совсем дурной оборот, — попытался он сгладить отказ шуткой. — Я же не могу ложиться в постель не с женщиной, а с человеком. Понимаешь, про что я говорю? Так что извини, но я — одиночка. Люблю только себя, и ни с кем себе не изменяю.
— Я так и поняла, — многозначительно протянула она, слезая с коленей Врублевского и направляясь к Иванченко.
Обняв бандита за шею, она прильнула щекой к его груди, вызывающе посмотрела на Врублевского и неожиданно показала ему язык. Володя рассмеялся. Приняв этот смех на свой счет, Иванченко осуждающе покачал головой:
— Даже не надейся, что сегодня тебе удастся отделаться «легким испугом». Скоро вернется Кочкин, и хочешь ты этого или нет, но свою долю сегодня получишь. Я это проконтролирую. Девушка, которую он привезет — твоя.
— Нет, ребята, это не застолье, а банальная пьянка, — усмехнулся Врублевский, вынимая из-за дивана оставленную кем-то гитару. — Напрягаете так, словно это каторга, а не отдых. Давайте я вам лучше спою. Пусть каждый отдыхает так, как ему нравится. Обычно я отдыхаю со скрипкой, но так как ее под рукой нет, то…
— Ты еще и на скрипке играешь?! — восхитился Иванченко. — Силен, однако… Но в этом ты прав — что-то мы и впрямь загрустили. Давай, дружище, что — нибудь повеселей…
— Мы в такие шагали дали, что не очень-то и дойдешь,
мы удачу годами ждали, невзирая на снег и дождь.
Мы в воде ледяной не тонем и в огне почти не горим,
мы — охотники за удачей, птицей цвета ультрамарин, —
запел Врублевский, и ему дружно вторили:
— Мы — охотники за удачей, птицей цвета ультрамарин.
Настроение у сидевших за столом поднялось, бокалы зазвенели веселее и про Врублевского на некоторое время забыли. Он уже было вздохнул с облегчением, когда вернулся Кочкин.
— Какую я вам куклу привез, мужики! — радостно забасил он, выталкивая на середину комнаты насмерть перепуганную девушку лет двадцати пяти. — Принимайте пополнение!
— Простите, это какая-то ошибка, — испуганно глядя на разгулявшихся «братков» запротестовала она. — Я не та, за кого вы меня принимаете. Мне домой надо… Меня муж ждет…
— Где ты ее нашел? — спросил Иванченко запирающего дверь на ключ Кочкина.
— На улице, где же еще? — довольный собой Пашка положил ключ в карман и, скинув куртку, уселся к столу, — «Тачку» ловила. Вот и поймала… Проходи, кукла, не стесняйся. Теперь уже торопиться некуда — до утра гулять будем.
— Вы не поняли… Я не из этих… я домой торопилась, — с перепугу девушка выдвинула совсем не тот аргумент, который мог разжалобить сидевших за столом «ночных бабочек».
— Ах, «не из этих»?! — недобро усмехаясь, из-за стола привстала изрядно разгоряченная водкой блондинка. — «Правильная» значит… Сегодня, коза, ты этим похвастаться уже не сможешь. Будешь не только, как «эти», но еще и перевыполнишь норму. Мальчики, поможете?
Пьяная компания в сильных выражениях заверила, что не только помогут, но и помогут с энтузиазмом. Блондинка и еще две присоединившиеся к ней путаны решительно направились к забившейся в угол девушке. Страх на ее лице сменился отчаянием, и она беспомощно заозиралась по сторонам, словно ища пути к спасению. Но от компании, с интересом наблюдавшей за разворачивающимися событиями, помощи ждать не приходилось, а единственная открытая дверь вела на второй этаж. Девушка бросилась было туда, но блондинка успела схватить ее за рукав и, сильно рванув, опрокинула на пол.
«Достанется ей сейчас, — подумал Врублевский, наблюдая как две девушки удерживают слабо сопротивляющуюся жертву за руки, а заводила-блондинка срывает с нее одежду, — А тебе-то что? Сиди и не дергайся. Один раз решил, и нечего больше сомневаться… А девчонка милая. Есть в ней что-то трогательное. Светлые волосы, голубые глаза, подбородок с ямочкой. Ключинский взялся бы рисовать ее сидящей на берегу озера где-нибудь посреди уральских лесов… М-да, Олеся, несладко тебе сейчас придется…»
— Ну-ка, мальчики, освободите часть стола для «молочного поросенка», — потребовала блондинка и, прихватив заплаканную девушку за длинные волосы, поволокла к столу.
— Стой! — потребовал Врублевский, поднимаясь со своего места. — Оставь ее… Макс, помнишь, что ты мне обещал? Девушка, которую привезет Пашка — моя. Почему какая-то шлюха распоряжается тем, что принадлежит мне?
— Бери любую, — щедро предложил Иванченко. — Можешь даже две…
— Ты мне эту обещал, — напомнил Врублевский. — И знаешь, что… Она мне нравится. У тебя хорошая интуиция, Макс… А «молочного поросенка» вы можете сделать из кого-нибудь еще, — он мрачно посмотрел на блондинку, зябко поежившуюся от его взгляда, — идея-то неплохая. Очень неплохая. Почему бы ее не реализовать? Вот эта, светленькая, ну чем не свинья?
И переключив этим не самым гуманным образом внимание компании на новую жертву, Врублевский подошел к полуобнаженной и еще плохо соображающей после пережитого девушке и, крепко прихватив ее под локоть, шепнул:
— Пойдем. Не бойся, пойдем. Немного посидишь рядом со мной, а после я постараюсь тебя вывести отсюда… Идем, говорю! Не трону я тебя, поняла? Идем!
Она покорно пошла за ним, подчиняясь скорее сильной руке, чем обещаниям. Опустившись в глубокое кожаное кресло, Врублевский едва ли не силой усадил ее на подлокотник и посоветовал:
— Не вздумай голосить. Сиди спокойно, и про тебя забудут. И не трясись так. Все будет хорошо.
Покопавшись в карманах, он отыскал носовой платок и протянул ей:
— Возьми. У тебя вся шея исцарапана… Каким нелегким тебя в машину к Пашке занесло? Видела же, к кому садишься…
— Мне домой надо было, — всхлипнула она, понемногу успокаиваясь, — к мужу… Я «голосовала», и остановилась эта машина. Я посмотрела, что он один, и села. Когда в одиночку, обычно не пристают. Телефон просят оставить, но не пристают… Я же на самой окраине города машину ловила. Там машины редко ходят… Выбирать не приходится… А он развернулся и погнал сюда… Тут уж кричи — не кричи…
— Я все время удивляюсь, почему Господь так обделил женщин мозгами? — вздохнул Врублевский, пристраивая гитару у себя на коленях. — Живете по принципу: если и есть где-то что-то плохое, то со мной это никогда не случится… Да не трясись ты так, сказал же тебе: все будет хорошо.
— Я же голая, — с невольно рассмешившим Врублевского трагизмом в голосе пояснила она, — почти совсем голая…
— Ну, «почти» — это не так страшно, — успокоил ее Врублевский. — Считай, что ты на пляже. К тому же так ты не привлекаешь внимания и не выделяешься из общей массы.
— Можно, я хоть рубашку наброшу?
— Зачем? — удивился он, рассматривая враз ставшую пунцовой от смущения девушку, — У тебя очень красивое тело… Да не шарахайся ты так, шучу я, шучу… Нет, насчет тела не шучу, но… В общем, я просто пытаюсь тебя как-то успокоить. От твоей дрожи все кресло ходуном ходит, словно ты не за меня держишься, а за оголенные провода.