— Что ж... можно вас поздравить, — уважительно поклонился ему ротмистр. — Господа, оказывается, мы имеем честь путешествовать с будущей знаменитостью. Первооткрывателем, и — не побоюсь этого слова — рыцарем!
— Вот видите, — повернулся к нему священник. — А вы говорите о гибели и мести. Вот она — жизнь. Любовь, как росток дерева, пробивается сквозь камни любых времен и невзгод...
— Ох, батюшка, батюшка, — начал было ротмистр, но в это время поезд так резко затормозил, что лейтенант едва удержался от падения, а в соседнем купе с полок посыпались чемоданы и свертки.
Ротмистр быстро поднялся, выглянул в окно, к чему-то пристально приглядываясь, и сказав:
— Пойду посмотрю, что там, — быстро вышел из купе.
Кленов, недобро прищурив глаза, смотрел ему вслед. Белобрысый Моня встал, и решительно направился вслед за Тверским.
Вагон возбужденно гудел, как растревоженный улей. Такие остановки посреди пути означали лишь одно… Священник поставил себе на колени большую холщевую сумку, и бережно обнял ее обеими руками. Первым в купе вернулся расстроенный Моня:
— Ушел! Не знаю как... Только был и...
— Растяпа! — презрительно бросил ему Кленов и, заметив появившегося вслед за Моней приземистого человека в кожанке, раздраженно приказал: — Мужчина в военной форме без знаков отличия. Лет 35 — 40. Стрижен наголо. Бывший офицер охранки. Найти во что бы то ни стало!
Человек в кожанке отдал кому-то в коридоре распоряжение.
— Где вас черти носили? — хмуро спросил его Кленов. — Я ждал вас куда раньше.
— Были проблемы, — сухо ответил "кожаный". — Пришлось прорываться с боем... Где?
Кленов молча кивнул на священника.
— Комиссар Гоцман, — небрежно бросил руку к козырьку фуражки "кожаный". — Прошу следовать за мной.
— Зачем? — удивился священник.
— Там все объяснят... Это кто? — кивнул "кожаный" на лейтенанта.
— Это... так... не имеет отношения к делу, — нехотя выдавил Кленов.
— Вошел в купе вместе с попом?
— Вошел одновременно весь вагон. Это просто...
— Вы знаете приказ, товарищ Кленов, — решительно отрезал Гоцман. — Молодой человек, вам тоже придется пройти с нами.
Священника и лейтенанта вывели из поезда. Гоцман махнул рукой куда-то вдаль, паровоз засвистел и начал медленно набирать ход.
— Но как же? — слабо запротестовал священник. — А мы...
— Неважно, — холодно ответил комиссар. — Вам в другую сторону. Петренко, Плясунов — за мной, остальным ждать на месте.
Иерея и лейтенанта под охраной двух красноармейцев повели в лес. Комиссар и Кленов с белобрысым Моней следовали за ними.
— В поезде он ее спрятать не мог? — спросил комиссар.
— Нет, я постоянно был рядом, — отверг Кленов.
— В его сумке?
— По размерам подходит... Проверьте.
— Вообще все это — бред какой-то. Я понимаю, когда надо все эти вместилища религиозной заразы взорвать, или, как приказывает товарищ Ленин, расстрелять как можно больше священников, но зачем гоняться за каждой... Кхм-м... Нехорошие мысли, знаете ли, начинают посещать. Я недавно собственноручно расстрелял парочку бойцов за излишнее умствование. Будете смеяться, но мне просто нечего им было ответить. Других дел, что ли, мало?
— Наверху — виднее, — холодно отозвался Кленов. — Далеко еще?
— Можно и здесь. Все равно. Стой! — приказал он красноармейцам.
Подошел к священнику, вырвал сумку, высыпал ее содержимое на траву, брезгливо поворошил нехитрые пожитки носком грязного сапога.
— Где она? — спросил иерея.
Священник молчал.
— Как знаешь, — пожал плечами комиссар. — Петренко!..
— Подожди, — вмешался Кленов. — Дай я... Послушайте, батюшка. Это не шутки. Мы все равно заставим вас говорить. Просто не хотелось бы получать ответы, так сказать, иными способами. Где она?
— Не знаю, — сказал священник. — Если б знал — не сказал. А так честно говорю: не знаю.
— Вы везли ее.
— Да. Потом заметил, что за мной следят, и отдал надежному человеку. Сейчас она так далеко, что вам не достать ее при всем желании. Но где именно она — не знаю. Я предполагал подобный исход, поэтому просил даже мне не говорить, каким маршрутом ее повезут.
— Стоило ли?
— Стоило, — твердо ответил священник. — Стоило... Вам не понять. Нет, не обижайтесь, но вам действительно, просто не понять — что это такое...
— Вы знали кто я?
— Догадывался. Я постоянно видел вас рядом.
— И все равно поехали? Даже понимая, что лезете в петлю?
— Простите, но на подобное я не способен по определению. Надо было отвлечь ваше внимание. Она слишком драгоценна...
— Ценнее чем ваша жизнь?
Священник улыбнулся и промолчал. Кленов вздохнул, устало покачал головой и сказал комиссару:
— Он не врет. Икона уже далеко.
— Что же вы раньше...
— Где?! Посреди всей этой белой сволочи?! Все, надо уходить!
Комиссар криво усмехнулся и, вдруг, быстро выдернув наган из кобуры, одну за другой всадил в священника три пули.
— Терпеть не могу эту публику, — пояснил он недовольно поморщившемуся Кленову.
— А с этим что? — спросил Петренко, указывая на лейтенанта.
— Туда же: в расход.
— Этот-то тебе зачем?! — не выдержал Кленов.
— Контра.
— Он к невесте едет. Отпусти ты его... потом... как-нибудь...
— Товарищ Кленов, — сухо сказал комиссар. — Я до этого слышал о вас лишь положительные отзывы. А теперь даже не знаю, что думать. Товарищ Ленин объявил врагам революции красный террор, и я с ним полностью солидарен. Если будем колебаться — своей рукой убьем революцию. Вот такое мое твердое убеждение.
Кленов покачал головой, но, не находя слов, просто отошел в сторону.
— Петренко, кончай гниду и...
Комиссар запнулся на полуслове. Быстро, как пулеметная очередь, прозвучали один за другим четыре выстрела. Белобрысый Моня успел как-то не по человечески взреветь, бросаясь, головой вперед, на выступившего из-за деревьев Тверского, но револьверы в руках ротмистра вновь ожили, всаживая в бегущего на него человека, пулю за пулей. С окаменевшим лицом ротмистр обошел лежащих, двумя выстрелами добил подающих признаки жизни и, наконец, обернулся к присевшему от бессилия на землю лейтенанту:
— Жив?
— Жив, — слабым голосом ответил тот.
— Священника жалко. Не успел я, — вздохнул Тверской. — Идти сможешь?