— Нет! Чистосердечно… Как на духу! — заверещал тот. — Все, как было…
Баранов еще раз сплюнул и кивнул своим «динозаврам»:
— В машину, быстро!
Бандиты послушно потянулись к выходу.
— Зря вы так, — сказал нам Баранов. — Честное слово, зря. Могли бы по-доброму расстаться. Не боитесь с ними один на один остаться?
— Нет, — сказал Разумовский. — Они будут дожидаться милицию…
— Ну, смотрите, — сказал Баранов. — Вам жить… Но я буду следить за ходом дела. Если что не так — я их под землей найду, и тогда меня уже никто не остановит. Будете давать показания — меня забудьте. Не было меня здесь, понятно?
Он еще раз оглядел нас с ног до головы, раздраженно покачал головой и не прощаясь вышел.
— Как-то не везет мне с «авторитетами», — вздохнул я, через окно наблюдая за отъезжающими от дома машинами. — С «авторитетами» и священнослужителями.
— Спасибо, Коля, — серьезно сказал Разумовский.
— Угу, не за что, — отозвался я. — Подумаешь, едва не прирезали. Есть у них здесь телефон?
— В углу на столе, — услужливо подсказал Крутин. — Можно я сам в милицию позвоню? С повинной? Пожалуйста… ну что вам стоит?..
— Делайте, что хотите, — сказал я, поднимая одну из брошенных бандитами шляпных коробок. — Мне все это и так уже поперек горла стоит.
— Спасибо вам, — глухим голосом сказал Белов. — Я знаю, что вам на это наплевать. Но все равно — спасибо.
Он отошел к стене и утомленно опустился на пол, закрыв глаза. Крутин уже с азартом в голосе пытался объяснить дежурному по отделению, что он не шутник и не алкоголик, а честный и раскаявшийся убийца. Положив трубку на рычаг, он счастливо улыбнулся и сообщил:
— Поверили… Сейчас машина приедет.
— А клад-то все-таки был, — задумчиво сказал я вслух. — Был.
— Чудно все это, — отозвался иерей. — Алюминиевый клад.
Я с удивлением посмотрел на священника:
— Ты в школе учился?
— Разумеется, учился…
— Штаны ты там просиживал, а не учился, — обвинил я его. — На последней парте в морской бой играл. Говорила тебе мама: «Учись сынок, а не то священником станешь»? В каком году алюминий открыли?
— Хм-м… Кажется, в 1825, — припомнил иерей.
— А промышленное производство когда наладили?
— Не помню… Я давно это все изучал…
— Вот то-то и оно. В 1854 году, но тогда его производство было слишком дорогим. В 1888 году в Швейцарии открыли первый завод, а примерно в 1890–1895 годах алюминий был уже достаточно дешев.
— Ну?
— Гну! — рассердился я. — Фотография Игонина в каком году сделана?.. В 1907, когда производство алюминия было уже налажено в России.
— Интересно, — сказал иерей. — Но это значит, что Игонин положил эти куски металла в тайник, уже зная, что стоимость его невелика и будет падать год от года? А зачем? Пошутил? Или это какой-то особый сплав?
— Какие уж тут шутки, — улыбнулся я. — Да и никаким особым сплавом там не пахло. Алюминий как алюминий.
Я прислушался к быстро приближающемуся звуку милицейских сирен и похлопал по картонной коробке:
— Вот он — клад… А алюминий выполнял две функции: отвлекал дураков и охранял коробки от воздействия воздуха. Видишь, как сделан тайник? Надежно, добротно, без единой щели для доступа воздуха. А тот воздух, что был внутри, «съел» алюминий. Там был почти вакуум. Коробки сохранились идеально…
Две машины с «мигалками» на крышах остановились возле дома. Мускулистые ребята в форме неторопливо выбрались из них и, подойдя к окну, заглянули в помещение. Я приветливо помахал им рукой:
— Вход со двора. Там открыто.
— А дальше-то что? — заинтересованно поторопил меня иерей. — Какую ценность могут представлять эти коробки?
Я осторожно надорвал картон сбоку. Стараясь не повредить спрятанное между стенками содержимое, снял верхний слой бумаги и уронил на стол небольшой рулон спрессованных временем листов. Белов и Крутин, словно завороженные зрелищем, приблизились к столу.
— Рукописи, автографы, — представил я свою находку. — Дарья Михайловна упоминала о том, что Игонин собирал подобные раритеты… Вот это и есть легендарный клад, который в соответствии с надписью на обороте фотографии «оценит человек эрудированный»…
Белов посмотрел на входящих в комнату милиционеров и чуть слышно застонал.
— Сдается мне, я уже видел этот автограф, — сказал я, осторожно отделяя пожелтевший лист бумаги. — В детстве, когда меня водили в музей. А вот этот принадлежит…
— Вы нас вызывали? — спросил круглолицый сержант, обиженный проявленным к нему невниманием. — Что здесь происходит?
— Любишь Толстого, сержант? — спросил я. — А Чайковского? И Шаляпина любишь? Тогда иди сюда, тебе это будет интересно.
* * *
— Что это за гербарий у тебя? — удивился Разумовский, разглядывая разложенные мной травы. — Когда я в последний раз приезжал, ты клад искал, в этот раз какие-то листки-цветочки собираешь… Нашел тогда свою монетку?
— Нашел, — отозвался я. — В полном соответствии с законом подлости: как раз под четвертым камнем и всю изъеденную коррозией. Окислилась насквозь. А то, что осталось, не больше ногтя было да толщиной с газетный лист.
Я сидел на пригорке посреди цветущего луга и сортировал собранные травы, время от 'времени отгоняя не в меру любопытных пчел, заинтересованных разнообразием собранного мной гербария. Разумовский удивленно покачал головой и присел радом.
— Дарья Михайловна тебе привет передает, — сказал он, с опаской поднося к носу метровый стебель, украшенный на конце яйцевидным шаром и словно древняя булава ощетинившийся шипами. — Это что такое? Дурман?
— Дурман обыкновенный, — подтвердил я. — Одно из самых ядовитых растений на территории России. Но в медицинском применении — просто клад. Используется как противоспазматическое средство, особенно при бронхиальной астме. Дурманное масло можно применять наружно при невралгии и ревматизме…
— У тебя ревматизм? — удивился Разумовский.
— У меня невралгия, — ответил я. — После общения с тобой развилась. Шучу, не пугайся, это я недавно на чердаке у соседа целую связку книг по заготовке и применению лекарственных растений отыскал. Обалденно интересно! Только я пока еще на себе пробовать боюсь. Там особые правила приготовления — чуть ошибешься, и ничего уже не болит. Вообще ничего. Половина из них — ядовитая. Вот сейчас ты сел прямо на черную белену. Смертельно ядовита, но отличнейшее болеутоляющее средство — в зависимости от способа приготовления. Как известно, «лекарство отличается от яда лишь дозой». А слева от тебя — горец змеиный, его еще раковыми шейками называют. Обладает противовоспалительным, кровоостанавливающим и вяжущим действием. Применяется при воспалении слизистых оболочек и даже при желудочных расстройствах… У тебя с этим как? А то могу помочь…