Вместо ответа Тавхаев потянулся за новым окурком.
— Ну что ж, — вздохнул я. — Вольному воля… Если тебе удобней говорить под принуждением, то так и быть, я тебе помогу… До отъезда Оксаны на прием к психоаналитику остался час, значит, у меня есть еще минут тридцать, не больше.
Я подошел к стеллажу, на котором были разложены блоки компьютерных дискет, и восхищенно покачал головой:
— Огромный объем работы. Наверное, составление такой коллекции заняло не один год? И уж наверняка здесь есть программы, над которыми ты работал лично. Долго, кропотливо и старательно…
Взяв одну из коробок с верхней полки, я вынул дискету и задумчиво покрутил ее в руках:
— Как ты думаешь, стоит она полутора миллионов долларов? Я думаю, что нет…
Дискета треснула в моих пальцах. Тавхаев дернулся всем телом, словно у него вырвали зуб, но усидел.
— А эта? — спросил я, вытаскивая следующую. — Вот эта стоит жизни человека?.. Хм-м, не стоит, — «удивился» я, глядя на две половинки, оказавшиеся в моих руках вместо целой дискеты. — А вот эта… Эта, наверное, оценивается в испохабленную и оплеванную жизнь честного и доброго человека… Ух ты, уже не оценивается… Будем искать…
Тавхаев ерзал на стуле, извиваясь всем телом от хруста ломающегося пластика, и даже закрывал глаза, но во мне проснулся чутко дремавший садист, и я «оценивал» одну дискету за другой. На третьей коробке Тавхаев «сломался» сам.
— Прекрати! — заорал он, бросаясь ко мне и выхватывая очередную дискету у меня из рук. — Прекрати! Это мое! Мое! Не дам! Я работал! Старался!
— Я знаю, — согласился я. — Но видишь ли в чем дело… У меня совсем нет времени на то, чтобы уговаривать тебя. А тебе необходимо тянуть его до встречи Оксаны с организатором… Но у меня есть маленькое преимущество: я еще не офицер угро и за честь мундира мне радеть не приходится. А сам по себе я далеко не гуманист и не боюсь показаться пакостником. Наверное, потому что я и есть пакостник. Пока мелкий. Но сейчас я выломаю вон из того динамика магнит и сразу стану крупным пакостником, пройдясь им по дискетам. На войне как на войне. Или, как говорят в Чикаго: ничего личного, приятель… Итак?
— Ты это не сделаешь, — простонал Тавхаев, сгребая дискеты в охапку. — Это мое!.. Мое…
Я сделал несколько шагов по направлению к динамику, и Тавхаев повис у меня на руке.
— Нет! — взвизгнул он. — Я скажу! Скажу… Я не знаю организатора…
Я сделал еще пару шагов.
— Подожди! Клянусь, что я его не знаю… Но он придет сегодня на встречу с девушкой в поликлинику… Только это не организатор. Это она все задумала… Она…
— Врешь! — не поверил я. — Этого не может быть.
— Незачем мне врать! — заорал в ответ перепуганный до отчаяния Тавхаев. — Я с ней постоянно дело имел. Это такая лиса хитрая! Ты смог бы столько времени играть так, чтобы это было незаметно не только окружающим, но даже человеку, который тебя любит?.. Это не просто актриса, ей за ее жизнь надо каждый год по паре Оскаров вручать… Толя Лысенко раньше в другой фирме работал, а я туда как-то через компьютер влез и кое-какие
данные увел. А он на меня вышел. Меня ему мой друг заложил. Но в милицию он меня сдавать не стал, а иногда моими услугами пользовался. А потом все это одно на другое накрутилось, и отступать уже поздно было. Они обещали, что это — последнее дело и я смогу заниматься чем хочу. Лысенко познакомил меня с Оксаной. Сказал, чтобы теперь я выполнял ее распоряжения. Они к тому времени уже изрядно у Зимина денег выкачали.
— Почему Лысенко стал работать с Оксаной? — спросил я. — Они были знакомы раньше? Их связывали какие-то отношения?
— Связывали, — буркнул Тавхаев. — Оба подонки, что один, что другая. Рыбак рыбака видит издалека, вот и сошлись. Сначала он был ее телохранителем, вот она его и охомутала. А потом охрану увеличили, и ей стало сложно встречаться со своим парнем…
— С парнем? — удивился я. — Ты хочешь сказать — с подельником?
— Если она по подельнику так сохнет, то с подельником, — ехидно отозвался Арслан. — Насколько я понял, это тоже еще тот гусь… Он же ее к этому бизнесмену в постель отпустил. Она хотела куда раньше дело свернуть, но он не давал: все мало ему было… Я-то его в глаза не видел. Изредка телефонные разговоры слышал, иногда кое-что передавал, вот и сообразил что к чему… Когда Зимин ее телохранителями окружил так, что и не вздохнешь без чужого взгляда, они решили из меня «почтовый ящик» сделать. Сначала звонит она и оставляет информацию, а потом перезванивает он и забирает сообщение.
Я покосился на телефон с определителем номера. Тавхаев перехватил мой взгляд и отрицательно покачал головой:
— С уличного автомата звонит. Иногда с обычного телефона, но обязательно с «антиАОНом»…
— Как она его называла?
— Никак не называла. Все время о нем в третьем лице говорила. Они мне особо не доверяют. Кто я такой? Временный помощник… И то — не добровольный. Кроме меня ведь и других «разовых» нанимали, посредников всяких… Но они еще меньше знали. С ними преимущественно я общался, реже — Лысенко. Меня они держали именно за это, — он похлопал ладонью по компьютеру. — Им нужен был человек, хорошо разбирающийся в технике. От компьютеров и до подслушивающих устройств… А я, на свою голову, разбираюсь.
— Ты хоть понимал, чем это может закончиться?
— Я понимал, чем это закончится, если я откажусь… Можно подумать, у меня выбор был. Да и она обещала «душещипательную развязку». Без всякого там кровопролития. Просто разойтись с Зиминым, сказав, что больше не может выносить всего этого.
— Каким образом они собираются осуществить встречу?
— Как обычно. Во врачебном кабинете есть два выхода: один в коридор, второй в соседний кабинет. Охрана проверяет кабинет, затем Оксана остается один на один с врачом, который отлучается на несколько минут, прося охрану не тревожить пациентку. Он, мол, ей комплекс успокаивающих нервы процедур назначил… Музыку там, лекарства на травах, массаж… Вот под эту «музыку» она со своим парнем и встречается. Вход в другой кабинет с угла, так что охрана входящих в соседний кабинет не видит. А врач заверяет, что вторая дверь надежна блокирована. Да и это было необходимо, только когда Оксану не Лысенко сопровождал, а кто-то из другой смены.
— Врач тоже задействован?
— Нет. Его дело маленькое: убраться из кабинета минут на десять-пятнадцать и по возвращении держать язык за зубами. Ему платят «бабки», а думать — не его забота. Он думает, что молодая жена просто ставит рога старому богатому мужу. Сейчас это не редкость.
— Бедняга Зимин, — покачал я головой. — Может быть, в делах он и «акула бизнеса», но в личной жизни… Слишком доверчив. Тот, у кого есть клыки, обычно не имеет рогов. А он доверяет ей всецело… Хотя, наверное, так и надо… Только так и надо. Это не его вина.
— Что ты собираешься со мной делать? — понуро спросил Тавхаев. — Отдашь Зимину?