— Мертва?
— Нет, — ответила Кэрол. Она осторожно приподняла сначала одно веко девушки, затем другое. — Просто потеряла сознание. Возможно, легкое сотрясение. Кто-нибудь вызывает «Скорую помощь»?
— Не знаю, — сказал он.
— Тогда вызовите вы. Скорее.
Развернувшись, он побежал прямо по луже, не заботясь о том, что ее глубина превышала высоту его ботинок.
Кэрол нажала на подбородок девушки: ее челюсть была расслаблена, и рот легко открылся. В нем не было видно ничего затруднявшего дыхание, крови или чего-то, могущего вызвать удушье; язык находился в безопасном положении.
Откуда-то из-за дождевой завесы появилась седая женщина в прозрачном плаще и с красновато-оранжевым зонтиком.
— Вы не виноваты, — сказала она Кэрол. — Я видела, как это случилось. Все произошло на моих глазах. Девочка выскочила, не глядя, прямо под колеса. Вы абсолютно ничего не могли сделать, чтобы предотвратить несчастный случай.
— Я тоже все видел, — поддержал ее представительный мужчина, несколько не соответствовавший своему черному зонтику. — Я видел, как девочка, словно в трансе, шла по улице. Без плаща или зонта. С будто бы ничего не видящими глазами. Она сошла с тротуара между двумя теми фургончиками и несколько секунд постояла, как бы ожидая очередную машину, чтобы покончить с собой. И, Бог свидетель, так оно и случилось.
— Она жива, — сказала Кэрол, не в состоянии справиться с дрожью в голосе. — На заднем сиденье моей машины есть аптечка. Принесите мне ее, пожалуйста, кто-нибудь.
— Конечно, — отозвался солидный мужчина, направляясь к «Фольксвагену».
Среди всего прочего в аптечке первой помощи были депрессоры для языка, и Кэрол хотела, чтобы они находились у нее под рукой. Хотя у девушки не было признаков приближающихся конвульсий, Кэрол готовилась к худшему.
Начала собираться толпа.
Где-то неподалеку раздалась сирена. Ее вой стал быстро приближаться. Вероятно, это полиция: «скорая помощь» не могла бы приехать так быстро.
— Какая прелестная девочка, — сокрушалась седоволосая женщина, глядя на лежащую без сознания девушку.
Собравшиеся тоже что-то бубнили, соглашаясь с ней.
Поднявшись, Кэрол сняла с себя плащ. Накрывать девушку было бессмысленно, так как она уже успела промокнуть насквозь. Свернув плащ, Кэрол вновь опустилась на колени и осторожно подсунула импровизированную подушку девушке под голову, чтобы приподнять ее из воды.
Девушка не открыла глаз и даже не пошевельнулась. Спутанная прядь золотистых волос упала ей на лицо, и Кэрол аккуратно убрала ее. У девушки, видимо, был жар, потому что, несмотря на холодный проливной дождь, ее кожа казалась горячей на ощупь.
Неожиданно, еще не успев отнять пальцев от щеки девушки, Кэрол почувствовала дурноту и недостаток воздуха. В какое-то мгновение ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание и упадет на девушку. Словно черная волна поднялась у нее где-то за глазами, затем в этой темноте мелькнул серебристый отблеск, отблеск чего-то движущегося, чего-то таинственного из ее кошмарного сна.
Заскрипев зубами, она тряхнула головой, сопротивляясь этой темной волне. Убрав свою руку от щеки девушки, она прикоснулась ею к своему лицу; дурнота прошла так же резко, как и началась. До приезда «скорой помощи» она несла ответственность за пострадавшую девочку и была твердо настроена не подвести.
Немного запыхавшись, вернулся представительный мужчина с аптечкой первой помощи. На всякий случай Кэрол вынула из хрустящей целлофановой обертки один депрессор для языка.
Выехав из-за угла, возле «Фольксвагена» остановилась полицейская машина. Ее вращающиеся сигнальные огни окрасили мокрую дорогу в красный цвет, и дождевые лужи стали похожи на лужи крови.
Не успела затихнуть сирена полиции, как вдалеке прозвучала другая сирена, высокое завывание которой показалось Кэрол самым мелодичным звуком в ее жизни.
«Сейчас придет конец этому ужасу», — подумала она.
Но когда она взглянула на мертвенно-бледное лицо девушки, ее облегчение несколько отяготилось сомнениями. А вдруг ужас вовсе не заканчивается, а только начинается?..
* * *
Наверху Пол медленно ходил из комнаты в комнату, прислушиваясь к постукиванию.
Тук... тук...
Звук по-прежнему исходил откуда-то сверху. С чердака. Или с крыши.
Лестница, ведущая на чердак, находилась за дверью в конце коридора второго этажа. Ступени были узкими, некрашеными, и, когда Пол стал по ним подниматься, они заскрипели.
Хотя пол на чердаке был настлан полностью, помещение еще нельзя было назвать завершенным. Конструкция стен оставалась открытой для обозрения: похожее на сырое мясо розовое стекловолокно, являющееся изолирующим материалом, и равномерно расположенные стойки, напоминающие ребра. Все это освещалось двумя стоваттными лампочками, и повсюду, особенно ближе к свесу крыши, таились тени. Высота чердака позволяла Полу не сгибаясь ходить по всей его длине и по половине ширины.
Стук дождя по крыше раздавался здесь довольно громко. Это был несмолкаемый шелест, мягкий всепоглощающий гул.
Однако тот, другой звук был слышен и на фоне барабанящего дождя: «Тук... тук-тук...»
Пол медленно шел мимо многочисленных картонных коробок и других вещей, которым надлежало здесь храниться: пары больших чемоданов; старой шестирожковой вешалки; потускневшего латунного торшера; двух стульев с прорванными тростниковыми сиденьями, которые он намеревался как-нибудь починить. Все здесь было припорошено тонким слоем светло-серой пыли.
Тук... тук...
Он прошел по всей длине чердака, затем, вновь вернувшись на середину, остановился. Источник стука, казалось, был прямо перед его лицом, на расстоянии всего лишь нескольких дюймов. Но здесь не было ничего, что предположительно могло бы вызывать такой звук; ничто не шелохнулось.
Тук... тук... тук... тук...
Хоть постукивание и несколько поутихло по сравнению с тем, каким оно было несколько минут назад, оно по-прежнему было тяжелым и весомым; оно распространялось по всему каркасу дома. Кроме того, стук приобрел простую монотонность; удар от удара отделяли одинаковые промежутки времени, что отдаленно напоминало биение сердца.
Пол стоял на чердаке, в пыли, вдыхая затхлый запах, присущий всем подобным местам, пытаясь засечь источник звука, стараясь понять, почему он раздается словно ниоткуда, и постепенно его восприятие этого раздражителя изменялось. Поначалу он считал его свидетельством нанесенного дому штормом ущерба, свидетельством того что ему предстоят утомительные и, возможно, дорогостоящие ремонтные работы, что ему придется ломать свое рабочее расписание, и просто неудобством. Но вот он стоял поворачивал голову из стороны в сторону и вглядывался в каждую тень, прислушиваясь к неумолкающему стуку, и вдруг неожиданно почувствовал в этом звуке нечто зловещее.