Она открыла глаза, пытаясь узнать по его глазам, говорил ли он правду.
— Что я за человек, как ты думаешь, Эдна? — спросил он, делая вид, что его могли задеть ее подозрения. — Я не хочу причинять тебе зла, но я сделаю это, если буду вынужден. Я причиню тебе много вреда, если ты не будешь сотрудничать со мной. Но если ты будешь послушной и ласковой с мной, то я буду добр к тебе. Я могу сделать тебя счастливой, и я оставлю тебя такой, какой нашел. Безупречной. Ты безупречна. Совершенная красавица. И твое дыхание пахнет земляникой. Ты ела, когда я постучал?
— Ты сумасшедший, — мягко произнесла она.
— Теперь, Эдна, давай договоримся.
Он слегка нажал на нож. Слезы заблестели в уголках ее глаз.
— Ты ела землянику?
Она захныкала.
— Итак? — спросил он.
— Вино.
— Что?
— Это было вино.
— Земляничное вино?
— Да.
— Осталось хоть немного?
— Да.
— Я бы выпил.
— Я принесу.
— Я сам принесу, — ответил он. — Но сначала я должен отвести тебя в спальню и связать. Ну-ну, не пугайся. Если я не свяжу тебя, то рано или поздно ты постараешься сбежать, и я буду вынужден убить тебя. Поэтому я собираюсь связать тебя для твоего же собственного блага, чтобы ты не вынудила меня причинить тебе зло.
Все еще держа нож у ее горла, он поцеловал ее. Ее губы были холодные, жесткие.
— Пожалуйста, не надо, — еле вымолвила она.
— Расслабься и радуйся жизни, Эдна. — Он развязал пояс на ее талии.
Халат распахнулся. Под ним было обнаженное тело. Он легонько стиснул ее груди.
— Если ты будешь слушаться, то выберешься из этой ситуации. И сможешь получить удовольствие. Я не собираюсь убивать тебя, если ты сама не вынудишь меня. Я не Мясник, Эдна. Я... Я всего-навсего обыкновенный насильник.
Грэхем Харрис ощущал смутное беспокойство. Он никак не мог удобно устроиться в своем кресле. Взглянув на стоящие по окружности три телевизионные камеры, он внезапно почувствовал себя окруженным мыслящими и враждебными роботами. Он чуть не засмеялся над этим причудливым представлением. От напряжения у него немного кружилась голова.
— Нервничаете? — спросил Энтони Прайн.
— Немного.
— Не стоит.
— Может быть, не буду во время передачи, но...
— И ни тогда, когда снова выйдем на воздух, — сказал Прайн. — Вы так хорошо держались, — Хотя Прайн был американцем, как и Харрис, он ухитрялся выглядеть типичным британским джентльменом: утонченный, худощавый, немного щепетильный, раскованный, образец самоуверенности. Он сидел в кожаном кресле с высокой спинкой, точной копии кресла, в котором Грэхем почувствовал себя так неуютно. — Вы очень интересный гость, мистер Харрис.
— Спасибо. Вы сами интересный человек. Я не представляю, как у вас хватает остроумия пошутить и над собой. Я полагаю, этим вы обязаны жизни на телевидении, все-таки пять вечеров в неделю.
— Но именно это делает жизнь такой волнующей, — сказал Прайн. — Быть свободным, рисковать всем, использовать шанс подурачить всех — вот что дает прилив энергии. Именно поэтому я сомневаюсь, принимать ли одно из многих предложений о выходе этой программы на других каналах. Они бы хотели записать все шоу на пленку и из двухчасовой сделать программу на девяносто минут. Но ведь это уже не то.
Директор программы, грузный мужчина в белом свитере и охотничьих клетчатых брюках, предупредил:
— Двадцать секунд, Тони.
— Расслабься, — обратился Прайн к Харрису. — Минут через пятнадцать все закончится.
Харрис кивнул. Прайн казался дружелюбным, ничем не показывая, что вечер может оказаться не совсем приятным для Харриса.
Энтони Прайн был хозяином «Полночного Манхэттена», информационной двухчасовой программы, которую выпускали на местной нью-йоркской станции. Подобно другим передачам, «Полночный Манхэттен» представлял актеров и актрис и их последние роли в кино, писателей и их новые книги, политиков и их последние кампании. В ней участвовали также экстрасенсы, психологи и эксперты НЛО. Прайн был верующим. Он был чертовски хорош в своем амплуа, так хорош, что имел возможность получить приглашение компании Эй-Би-Си на работу для общенациональной аудитории. Он не был таким остроумным, как Джони Карсон, или таким домашним, как Майкл Дуглас, но ни один из них не мог задать вопрос лучше него. Почти всегда он казался безмятежным, похожим на Санта-Клауса: совершенно седые волосы, круглое лицо и веселые голубые глаза. Однако порой он мог высмеять гостя, выставить его лжецом или унизить безнравственно поставленными вопросами. Атака длилась не более трех-четырех минут, но она была жестокой и безжалостной, приводившей в изумление.
«Полночный Манхэттен» имел большую и преданную аудиторию благодаря неожиданным вопросам Прайна. Его стиль притягивал зрителя, как кобра. Миллионы людей, проводивших свой досуг перед телевизором, получали большее наслаждение от этого завуалированного насилия, чем от других развлечений. Они смотрели криминальные хроники с избитыми, ограбленными, убитыми людьми, но предпочитали этому неожиданные ходы Прайна, когда он ошарашивал гостя своими вопросами.
Он начинал двадцать пять лет назад как комик в ночном клубе, проделывая старые трюки и подражая голосам известных людей. Он прошел долгий путь.
Директор подал знак Прайну. Красный огонек зажегся на камере.
Обращаясь к своей невидимой аудитории, Прайн произнес:
— Я веду беседу с мистером Грэхемом Харрисом, жителем Манхэттена, который называет себя ясновидцем, или прорицателем. Таково ваше собственное определение этого явления, мистер Харрис?
— Да, — ответил Грэхем. — Однако, когда вы так говорите, это немного отдает религией. Хотя это не так. Я не связываю свое очень чувствительное восприятие ни с Богом, ни с какой-либо другой сверхъестественной силой.
— Как вы говорили раньше, ясновидение явилось результатом травмы головы, которую вы получили в серьезной аварии. Следствием чего стали ваши видения. Если это работа Бога, то его пути более неисповедимы, чем мы думали.
Грэхем улыбнулся:
— Точно.
— Сейчас каждый, кто читает газеты, знает, что вас просили оказать содействие полиции в идентификации человека, которого называют «Мясник». А что с вашим последним делом, убийством сестер Хейвлок в Бостоне? Это весьма интересно. Кстати, расскажите нам об этом.
Грэхем с трудом подвинулся в кресле. Он продолжал ощущать растущее беспокойство, но не мог определить его источник.
— Сестры Хейвлок...
Девятнадцатилетняя Паула и двадцатидвухлетняя Пейдж Хейвлок жили вместе в уютной квартире в Бостоне около университета, где Паула была студенткой, а Пейдж работала над кандидатской диссертацией по социологии. Утром второго ноября Майкл Шот заехал к ним на квартиру, чтобы захватить Пейдж пообедать. Накануне вечером они договорились об этом по телефону. Шот и старшая из сестер Хейвлок любили друг друга, и у него был ключ от их квартиры. Когда никто не отозвался на его звонок, он решил войти и подождать их. Однако он обнаружил, что они дома... Паула и Пейдж были связаны толстым шнуром, изнасилованы и застрелены.