Никакой передозировки. Приказ доктора.
Не паниковать. Совет доктора.
Дать лекарству возможность оказать нужное действие. Инструкция доктора.
На хрен доктора!
Он нажал на кнопку в третий раз.
В горле что-то застучало, словно кость по игральной доске, хрипы стали менее резкими, менее свистящими.
Горячий воздух вырвался наружу. Холодный потек внутрь. Фрик пошел на поправку.
Он выронил ингалятор на колени.
В среднем для того, чтобы прийти в себя после приступа астмы, требовалась четверть часа. Не оставалось ничего другого, как ждать.
Темнота начала отступать, освобождая поле зрения. Туман, стоявший перед глазами, рассеялся.
Фрик сидел на полу стальной комнаты, где смотреть было не на что, за исключением крюков в потолке. Вот он смотрел и думал о них.
Когда он впервые обнаружил стальную комнату, ему вспомнились сцены из фильмов, снятые в мясных хранилищах, где коровьи туши висели на потолочных крюках.
Он представил себе, как какой-то король преступного мира вешал на крюки тела своих жертв. Может, в свое время эта комната использовалась как морозильник.
Но маленькое расстояние между крюками не позволяло вешать на каждый взрослого мужчину или женщину. И Фрик пришел к еще более страшному выводу: убийца развешивал на крюках тела убитых им детей.
Но, присмотревшись, обнаружил, что свободные концы крюков не заточены. Слишком тупые, чтобы проткнуть ребенка или корову.
Тогда он решил обдумать предназначение крюков позже и пришел к выводу, что эта комната служила задыхаторией. Но наличие поворотной рукоятки, позволяющей открывать замок изнутри, доказало ошибочность и этой версии.
И пока хрипы утихали, дыхание становилось более легким, а грудь расправлялась, Фрик изучал крюки и стальные стены, пытаясь найти третью версию, связанную с предназначением этой комнаты. Но ничего путного в голову не лезло.
Он никому не говорил ни о поворачивающемся на шарнирах центральном стеллаже у дальней стены, ни о тайной комнате. Поэтому его более всего впечатлял тот факт, что ему и только ему известно о ее существовании. А уж для чего предназначалась ранее эта комната, особого значения не имело.
Это место могло послужить «глубоким и секретным убежищем», в котором, согласно Таинственному абоненту, у него возникнет потребность в самое ближайшее время.
Может, ему стоит снабдить его кое-какими припасами. Две или три упаковки пепси по шесть банок в каждой. Несколько пачек сандвичей с ореховым маслом. Пара фонарей с запасными батарейками.
Теплая кола никогда не была его любимым напит-
ком, но лучше она, чем смерть от жажды. И определенно теплая кола предпочтительнее мочи, которую приходилось пить тем, кто оказывался без воды в пустыне Мохаве.
Сандвичи с ореховым маслом, достаточно вкусные при обычных обстоятельствах, безусловно, стали бы отвратительными, если б запивать их пришлось мочой.
Может, ему стоит запасти четыре шестибаночные упаковки пепси.
И даже если мочу пить не придется, понадобится емкость, в которую он сможет справлять малую нужду, если сидеть в стальной комнате придется дольше, чем несколько часов. Горшок с крышкой. Пожалуй, даже банка с завинчивающейся крышкой.
Таинственный абонент не сказал, как долго Фрику придется пребывать в осаде. Он решил затронуть этот вопрос при их следующем разговоре.
Незнакомец пообещал, что вновь свяжется с ним. Если этот тип — извращенец, то позвонит обязательно и будет долго говорить, пуская слюни на трубку. Если не извращенец, то может оказаться настоящим другом. Тогда он тоже позвонит, но по другим, более благородным причинам.
По прошествии времени астма отступила, и Фрик поднялся. Закрепил ингалятор на ремне.
Ноги еще не держали его, поэтому к двери он шел, опираясь одной рукой о стальную стену.
Минутой позже, в спальне, сел на кровать, снял трубку. На телефонном аппарате тут же зажглась лампочка его личной линии.
Никто не звонил после разговора в железнодорожной комнате. Набрав 69, он слушал, как телефон автоматически набирает номер того, кто позвонил последним.
Если бы он прошел цикл подготовки супершпиона, если б у него был невероятно чуткий слух, как был у Бетховена до того, как последний оглох, если б один из его родителей был инопланетянином, посланным на Землю, чтобы смешать кровь двух цивилизаций, наверное, Фрик смог бы перевести потрескивания и щелчки телефонного аппарата в цифры. И запомнил бы номер
Таинственного абонента для дальнейшего использования.
Но он был всего лишь сыном самой большой кино-знаменитости этого мира. Такое положение приносило немалые дивиденды, скажем, бесплатные программы от «Майкрософт» и пожизненный пропуск в «Диксиленд», но не наделяло невероятными умственными или паранормальными способностями.
После двенадцати гудков он включил режим авто-до тона. Отошел к окну, а телефон продолжал набирать и набирать номер Таинственного абонента.
Восточная лужайка, гладкостью не уступающая сукну бильярдного стола, уходила меж дубов и кедров к розовому саду, исчезая в сером дожде и серебристом тумане.
Фрик гадал, следует ли сказать кому-нибудь о Таинственном абоненте и его предупреждении о грозящей опасности.
Если б он позвонил по спутниковому телефону Призрачного отца, то трубку снял бы или один из телохранителей, или личный визажист отца. А может, личный парикмахер. Или массажист, который всегда ездил с ним. Или духовный советник, Мин ду Лак, или кто-нибудь еще из дюжины других лакеев, которые всюду сопровождали Четвертого самого обожаемого мужчину в мире.
Трубка бы передавалась из рук в руки, по горизонтали и по вертикали, пока наконец через десять или пятнадцать минут не попала бы к Призрачному отцу. Он бы сказал: «Эй, дорогой (дорогая), ну-ка догадайся, кто позвонил сюда и хочет поговорить с тобой?» А потом передал бы трубку Джулии Робертс, или Арнольду Шварценеггеру, или Тоби Макгайру, или Кристер Данст, или им всем сразу, и они бы очень любезно поговорили с ним. Спросили, как дела в школе, хочет ли он с годами стать величайшей кинознаменитостью, какой сорт овсянки предпочитает на завтрак…
И к тому времени, когда трубка вернулась бы к Призрачному отцу, репортер из «Энтетейнмент уикли» написал бы уже половину статьи о телефонном разговоре отца с сыном. Статью бы напечатали, переврав все
факты, выставив Фрика или хныкающим идиотом, или избалованным папенькиным сынком.
Хуже того, трубку телефона Призрачного отца могла взять какая-нибудь хихикающая молоденькая актриса, из тех, кого называли старлетками, еще мало чего умеющая на съемочной площадке, но много — в других местах. Такое случалось многократно. Имя Фрик развеселило бы ее, но, впрочем, этих девиц веселило решительно все. За прошедшие годы он разговаривал с десятками, может, и сотнями старлеток, и все они напоминали ему початки с одного кукурузного поля, будто какой-то фермер в Айове выращивал их, а потом вагонами отправлял в Голливуд.