* * *
Когда Том Вонг принес в комнату Скита результаты последнего анализа крови, предсказание доктора Донклина полностью сбылось. Тайна состояния Скита осталась нераскрытой.
Мальчишка в течение нескольких последних часов не глотал никаких наркотиков. В крови имелись лишь остатки того, что он сожрал утром.
Показатель количества лейкоцитов, который оказался нормальным, и нормальная температура — оба эти признака напрочь опровергали версию о том, что он мог стать жертвой острого инфекционного воспаления мозга. Или любой другой инфекции.
Если бы дело было в пищевом отравлении, например, ботулиновом, то коме предшествовала бы рвота, боль в животе и, вероятнее всего, еще и понос. Но Скит ни на что подобное не жаловался.
И, хотя конкретные причины апоплексии оставались непонятными, следовало отказаться от возможности мозгового кровоизлияния, эмболии и тромбоза.
— Этот случай уже не для нашей лечебницы, — решил, наконец, доктор Донклин. — Куда бы вы предпочли, чтобы мы его перевели отсюда?
— В больницу Хоэг, — откликнулся Дасти, — если, конечно, у них есть место.
— Смотрите, что здесь творится! — воскликнул Том Вонг, указывая на электрокардиограф.
Поскольку надоедливый зуммер на аппарате ЭКГ был выключен, ни Дасти, ни Донклин не заметили, что частота пульса Скита увеличилась. Зеленые синусоиды и цифровое табло указывали на то, что она равнялась уже не сорока шести ударам в минуту, а пятидесяти четырем.
Внезапно Скит зевнул, потянулся и открыл глаза. Частота сокращений его сердца составляла уже шестьдесят ударов в минуту и продолжала постепенно возрастать.
Скит повернулся к Тому Вонгу, доктору Донклину, Дасти и подмигнул им:
— Эй, у вас тут что, вечеринка?
* * *
Открытая бутылка «Шардоннэ», две нераспечатанные бутылки «Шабли» — в помойку.
Комната для стирки полна кошмарного оружия. Бутылка слепящего, удушающего аммиака. Отбеливатель для белья. Средство для сухой химчистки на щелочной основе. Все в помойку.
Она вспомнила о спичках. Они в кухонном шкафу. В высокой жестяной банке из-под бисквитов. Несколько картонок с бумажными спичками. Коробки, полные коротких деревянных спичек, кучка спичек десятидюймовой длины, предназначенных для того, чтобы поджигать плавающие фитили в длинношеих масляных лампах.
Если человек способен на то, чтобы изуродовать разбитой винной бутылкой лицо невинной жертвы, если человек настолько опасен, что без всякого раскаяния может воткнуть автомобильный ключ в глаз любимому человеку, то никакие моральные принципы не помешают ему поджечь свой или чей-то еще дом.
Марти, не открывая, швырнула коробок со спичками в бачок. Послышался негромкий сухой стук наподобие того звука, каким рассерженная гремучая змея предупреждает о нападении.
Быстрая вылазка в гостиную. Столько дела, столько дела. Газовый камин, сделанный из очень похожих на настоящие керамических бревен. На каминной полке лежит зажигалка для газа, работающая от батарейки.
Вновь вернувшись к открытой кухонной двери, чтобы бросить в помойку каминную зажигалку, Марти вдруг взволновалась из-за того, что могла открыть газ в камине. У нее не было никаких причин так поступать, она не помнила, чтобы сделала это, но не доверяла себе.
Не смела доверять себе.
Если она полностью открыла газовый кран, то гибельная струя природного газа затопит все комнаты первого этажа в минуту или два. И тогда любой искры будет достаточно для того, чтобы вызвать мощный взрыв, который полностью уничтожит дом.
Скорее назад, в гостиную. Как перепуганный герой из компьютерной игры, которого швыряет от одной опасности к другой.
Запаха тухлого яйца нет.
Шипения уходящего газа тоже нет.
Головка газового крана торчала из стены возле очага. Ее нельзя было повернуть без особого ключа, и этот медный ключ лежал рядом, на каминной доске.
Слегка успокоившись, Марти вышла из комнаты. Но не успела она вернуться на кухню, как к ней, словно тема в музыкальной фуге [19] , вновь вернулось опасение: а не могла ли она открыть газ после того, как убедилась в том, что он перекрыт?
Но ведь это просто смешно. Она не могла провести всю оставшуюся часть жизни, выскакивая из гостиной и вновь вбегая туда, в бесплодных и беспрерывных проверках камина. У нее никогда не было временной потери памяти, затмений сознания, во время которых она совершала какие-либо диверсии…
По непонятной для нее причине Марти вдруг вспомнила о второй комнате ожидания в офисе доктора Аримана, в которой читала роман, пока Сьюзен находилась на сеансе психотерапии. Прекрасное место для чтения. Нет окон. Нет раздражающего музыкального фона. Ничего не отвлекает.
Комната без окон. Но разве она не стояла у огромного окна, глядя на серую пелену дождя, закрывающую побережье?
Нет, это же была сцена из книги, которую она читала.
— Это настоящий триллер, — вслух сказала она, хотя в комнате никого больше не было. — Хороший язык, интересный сюжет, а персонажи — яркие и живые. Роман мне очень понравился.
Сейчас, находясь в кухне, где все было перевернуто вверх дном, она почувствовала резкую тревогу от ощущения потерянного времени. Она ощущала зловещий промежуток, в течение которого произошло что-то ужасное.
Посмотрев на наручные часы, она была удивлена, увидев, что уже так поздно — 5.12 пополудни. День истек вместе с дождем.
Она не знала, когда она впервые вошла в гостиную, чтобы осмотреть камин. Возможно, минуту назад. А возможно, две, или четыре, или десять минут назад.
В открытую дверь черного хода дышала ночь начала зимы. Марти не могла вспомнить, видела ли она темноту в окнах гостиной, когда находилась там. Если в этом дне существовал провал времени, то он должен был случиться именно тогда, когда она находилась в той комнате, у камина.
Марти поспешила в переднюю часть дома, и место, по которому она пробегала, было хорошо знакомо ей, но при этом сильно отличалось от того, каким было этим утром. Ничего теперь не было совершенно прямоугольным или квадратным, все приобрело какие-то текучие формы и стало почти треугольным, почти шестиугольным, криволинейным. Потолки, прежде ровные, получили легкий уклон. Она могла поклясться, что пол качается под нею, будто палуба лавирующего судна. Неодолимая тревога, которая, как ей казалось, деформировала ее умственные процессы, порой преображала физический мир в странные формы, хотя она знала, что эта ирреальная пластичность была мнимой.
В гостиной — нет шипения; газ не уходит. Запаха газа тоже нет.