– Альфа и бета не просматриваются, – добавил Кен Накамура, подтверждая полное отсутствие электрических импульсов в мозгу пациента.
Затянув манжету тонометра на правой руке пациента, Хелга доложила о результате, который они все ожидали услышать:
– Давление полностью отсутствует.
Джина стояла рядом с Джоунасом, внимательно глядя на термометр.
– Температура тела сорок шесть градусов [3] .
– Такая низкая! – воскликнула Кари, взглянув на труп расширенными от удивления глазами. – А ведь тело успело нагреться примерно на десять градусов, с тех пор как его вынули из воды. Здесь у нас, конечно, прохладно. Но не настолько же.
Термостат был установлен на шестьдесят четыре градуса, чтобы сохранить достаточно удобный температурный режим для успешной работы группы реанимации и одновременно избежать быстрого нагрева тела пациента.
Переместив взгляд с трупа на Джоунаса, Кари сказала:
– Холод – это, конечно, хорошо, и он нам нужен охлажденный, но не до такой же степени. Что, если его ткани промерзли, а у него обширное повреждение церебральных клеток?
Внимательно осмотрев пальцы сначала на ногах покойника, а затем на руках, Джоунас, неожиданно смутившись, проговорил:
– Но вроде бы не наблюдается никаких везикул.
– Это еще ничего не значит, – отрезала Кари.
Джоунас понимал, что она права. Да и любому из них это было ясно. Везикулы, пузырьки в мертвой ткани обмороженных пальцев рук и ног, не могли образоваться до того, как человек умер. Но, черт побери, не мог же он поставить крест на том, к чему даже не успел толком приступить.
– И все же ярко выраженные некротические признаки явно отсутствуют…
– Естественно, ведь омертвение же повсеместное, – сказала Кари, не желая сдавать свои позиции без боя.
Иногда в ее поведении просматривалось нечто, делавшее ее похожей на неуклюжую длинноногую птицу, блестящего летуна, но совершенно беспомощную на земле. Однако чаще, как в данный момент, она использовала высоту своего полета, чтобы, угрожающе распластав над врагом крылья, грозно взглянуть на него, как бы предупреждая: «Лучше послушай, что я говорю, а не то выклюю тебе глаза, голубчик!» Джоунас был на два дюйма выше нее ростом, поэтому Кари не могла, естественно, посмотреть на него сверху вниз, да и вообще среди женщин редко попадались такие, кто бы мог, не задирая головы, просто взглянуть ему в глаза, но все равно ее слова возымели эффект.
Ища поддержки, он посмотрел на Кена.
Но невролог и не думал идти ему на помощь.
– Вполне вероятно, что температура тела могла понизиться до тридцати двух градусов уже после наступления смерти, затем, во время транспортировки, вновь повыситься, ведь проверить это у нас нет никакой возможности. И вы знаете это, Джоунас, не хуже нас. Единственное, в чем мы можем быть абсолютно уверены, – это в том, что он мертвый, и мертвее уже быть не может.
– Если у него сейчас сорок шесть градусов… – заявила Кари. – Вода – непременный компонент любой клетки в теле человека. Процентное ее содержание различно в клетках крови и костей, кожи и печени, но, безотносительно к этому, она всегда превышает все другие их компоненты. А когда вода замерзает, она расширяется. Поставьте в морозильник бутылку содовой, чтобы быстро остудить, и попробуйте забыть вовремя ее вынуть. Когда вы наконец вспомните о ней и откроете холодильник, вашему взору предстанут лишь осколки лопнувшей бутылки. То же самое происходит и с замороженными клетками мозга, вообще со всеми клетками тела, вода разрывает их.
Никто из группы не желал пытаться вырвать Харрисона у смерти, не будучи уверен, что возвратит ему полноценную жизнь. Никакой уважающий себя врач, независимо от того, каким бы сильным ни было его желание излечить больного, не согласится вступить в единоборство со смертью и, выиграв схватку, вернуть сознание человеку с обширной травмой головного мозга или, что то же самое, вернуть человека к жизни, которая больше будет походить на состояние хронической комы, поддерживаемой только с помощью специальной аппаратуры.
Джоунас знал, что самой слабой его стороной как врача была его непримиримая ненависть к смерти. Она никогда не утихала в его душе. В такие моменты, как этот, ненависть превращалась в едва сдерживаемую ярость, способную затмить его рассудок. Смерть пациента он рассматривал как личное оскорбление. И часто, приступая к реанимированию трупа, грешил в сторону оптимизма, что по своим последствиям могло оказаться гораздо трагичнее в случае успеха, чем в случае провала.
Члены его группы знали об этой его слабости. И потому все они выжидательно смотрели на него.
Если в операционной и до этого царила могильная тишина, теперь она была сродни тишине затерянного в межзвездном пространстве вакуума, где Бог, если он существует, вершит праведный суд над своими несчастными созданиями.
Джоунас буквально кожей чувствовал, как убегает драгоценное время.
Пациент находился в операционной не более двух минут. Но и две минуты могут быть решающими.
Лежавший на операционном столе Харрисон был мертв, в этом не было никакого сомнения. Кожа его отливала нездоровым серым оттенком, губы и ногти на руках и ногах посинели, рот был полураскрыт в последнем предсмертном выдохе. Все мышцы тела полностью расслаблены.
Однако, кроме неглубокого, длиной в два дюйма, пореза на правом виске, ссадины на левой щеке и царапин на ладонях, никаких других ран на его теле не было. Он находился в отличном физическом состоянии для мужчины тридцати восьми лет, только на пять фунтов превышал нормальный для своего возраста и роста вес, отличался прекрасным телосложением и неплохо развитой мускулатурой. Что бы там ни случилось с клетками его головного мозга, он выглядел достойным кандидатом для воскрешения к жизни.
Лет десять назад врач в аналогичной ситуации руководствовался бы пятиминутным пределом, в то время воспринимавшимся как максимально возможный промежуток, в течение которого мозг может оставаться без нового притока кислорода, приносимого кровью, и сохранять при этом все свои жизнедеятельные функции. Но в течение последних лет, с тех пор как реанимационная медицина заняла прочные позиции в лечебной практике, временной предел, устанавливаемый пятью минутами, нарушался столь часто, что на него просто перестали обращать внимание. С введением новых лекарств, способных радикально очищать организм от любых вредоносных бактерий, применением новой аппаратуры, способной охлаждать или подогревать кровь, впрыскиванием в сердце огромных доз эпинефрина и благодаря наличию специальных реанимационных механизмов врачи получили возможность далеко перешагивать пятиминутный рубеж и возвращать пациента к жизни из более глубоких регионов смерти. А гипотермия – переохлаждение мозга, блокирующее быстрые и разрушительные химические изменения в клетках, которые происходят с момента смерти, – увеличивала продолжительность времени, в течение которого пациент мог оставаться мертвым, и одновременно его шансы быть успешно возвращенным к жизни. Двадцать минут считались нормой. Не все было потеряно и в тридцать минут. Бывали случаи, когда удавалось реанимировать пациентов после сорока и даже после пятидесяти минут – в 1988 году двухлетняя девочка из штата Юта, вытащенная из ледяной воды, была возвращена к жизни, избежав травмы головного мозга, после пребывания в состоянии смерти в течение примерно шестидесяти шести минут. А в прошлом году аналогичный случай произошел с двадцатилетней жительницей штата Пенсильвания, пробывшей в состоянии клинической смерти в течение семидесяти минут.