Его произведения, записанные на аудиопленку и выпущенные в свет без его ведома издателем, были сокращены на две трети. Бледные пародии, а не полноценные произведения.
– А-а, видимо, в бульварном формате, в виде комиксов, да? – мрачно изрек Хоунелл, хотя прекрасно знал, что до настоящего времени это святотатство, слава Богу, еще не коснулось его книг.
– Сэр, мне ужасно неудобно вот так незваным гостем вламываться в ваш дом. Но если бы вы знали, как долго я не мог решиться прийти к вам. А сегодня вот вдруг решился, и если бы не пошел, то уже никогда не смог бы этого сделать. Меня до глубины души потрясло все, что вы написали, сэр, и, если бы вы смогли уделить мне хоть немного времени и ответить на мои вопросы, я был бы вам чрезвычайно благодарен.
Беседа с умным молодым человеком может, в конце концов, оказаться гораздо интереснее, чем перечитывание "Мисс Калверт". Много воды утекло с тех пор, как в гостях у него побывал последний посетитель такого рода, сумевший разыскать его в неприступном уединении, когда Хоунелл еще жил высоко в горах над Санта-Фе. После недолгих колебаний он отпер дверь.
– Ладно. Заходите. Посмотрим, как вы разобрались во всех тонкостях того, что прочли.
Молодой человек шагнул через порог, а Хоунелл, повернувшись к нему спиной, поспешил к креслу-качалке и виски.
– Вы очень добры, сэр, – учтиво проговорил посетитель, плотно закрывая за собой дверь.
– Доброта свойственна слабым и глупым, молодой человек. У меня иные соображения.
Дойдя до кресла, он обернулся и сказал:
– Снимите темные очки. Темные очки ночью – это худшая из голливудских аффектаций, что никак не украшает умного человека.
– Простите, сэр, это не аффектация. Просто этот мир намного ярче, чем преисподняя, в чем очень скоро вы сможете и сами убедиться.
Хатч почти не притронулся к обеду. Единственное, чего ему хотелось, – это остаться наедине с самим собой и смотреть на непостижимым образом опаленные и свернувшиеся от жары страницы журнала "Артс Америкэн", пока не заставит себя в конце концов понять, что же с ним происходит. Он был человеком трезвого склада ума. И не легко принимал сверхъестественное как способ объяснений непонятного. Поприще антиквара было им избрано не случайно; это была естественная потребность окружать себя вещами, которые своим присутствием создавали атмосферу упорядоченности и устойчивости жизненного уклада.
Но детям тоже свойственно стремление к устойчивости, одним из компонентов которой является своевременный и регулярный прием пищи, и поэтому они пошли сначала в пиццерию, а потом махнули в кино, оказавшееся весьма кстати рядышком, дверь в дверь с пиццерией. Показывали комедию. И, хотя картина была не в состоянии заставить Хатча даже на секунду отвлечься от терзавших его странных и необъяснимых сомнений, частый, звонкий смех Регины в какой-то степени обуздывал его не в меру расшатавшиеся нервы.
Позже, дома, после того как он уложил девочку в постель, поцеловал ее в лоб, пожелал ей доброй ночи и хороших сновидений и выключил свет, Хатч услышал:
– Спокойной ночи… папа.
Он уже почти вышел в коридор из ее комнаты, когда слово "папа" настигло его, заставив остановиться в дверях. Он обернулся и посмотрел на Регину.
– Спокойной ночи, – проговорил он ровным голосом, решив про себя принять ее дар, видимо, вполне искренний, как должное, из страха, что, обрати он на него особое внимание, он так навсегда и останется для нее "мистером Харрисоном". Но сердце его дрогнуло от счастья.
Войдя в спальню, где в это время, готовясь ко сну, раздевалась Линдзи, он радостно объявил ей:
– Она назвала меня папой.
– Кто назвал?
– Ты что, маленькая, не понимаешь, кто?
– Сколько же ты заплатил ей за это?
– Ты просто ревнуешь, потому что она еще не назвала тебя мамой.
– Придет время, назовет. Во всяком случае, она уже перестала бояться.
– Тебя?
– Рискнуть это сделать.
Перед тем как раздеться и лечь в постель, Хатч решил спуститься вниз на кухню, чтобы прослушать записи на телефонном автоответчике. Смешно, если учесть все, что приключилось с ним, и принять во внимание стоящие перед ним неразрешимые проблемы, что такой заурядный факт, как обращенное к нему ребенком слово "папа", мог так сильно поднять его настроение и заставить все делать Почти что бегом. Вниз по лестнице он слетел как на крыльях, перепрыгивая через две ступеньки.
Автоответчик стоял на полке слева от холодильника под пробковой доской для срочных записей. Хатч надеялся получить весточку от агента по продаже недвижимости, которому передал ведение дела по веджвудской коллекции. В этот вечер автоответчик принял три сообщения. Первое было от Гленды Докридж, его правой руки в антикварном магазине. Второе от Симпсона Смита, друга семьи и коллеги по антикварным делам, его магазин находился на Мелроуз Плейс в Лос-Анджелесе. Третье от Джанис Даймз, подруги Линдзи. Все три сообщали одно и то же: Хатч, Линдзи… Хатч и Линдзи… Вы читали газету? Вы просматривали газету? Слышали новость о Билле Купере? О том парне, который сбросил вас в пропасть? О Билле Купере… он мертв… он убит… Прошлой ночью кто-то убил его…
Хатча словно мороз по коже продрал, по жилам вместо крови потекла студеная вода.
Вчера вечером он, рассвирепев от того, что Куперу удалось выйти сухим из воды, пожелал ему смерти. Нет, одну минуточку. Он только хотел набить ему морду, заставить его заплатить за все дорогой ценой, сбросить его самого в ледяную воду, но он вовсе не желал ему смерти. А если бы даже и пожелал? Желать смерти и убить человека – это не одно и то же. Ему не в чем себя винить.
Нажав кнопку, чтобы стереть сообщения, Хатч подумал: "Видимо, рано или поздно, полиция все же захочет побеседовать со мной".
Потом сам удивился, отчего эта мысль о полиции так обеспокоила его. Скорее всего, убийца уже пойман и сидит в тюрьме, и вряд ли полиция будет подозревать его, Хатча. Да и почему, собственно, подозрение вообще должно пасть на него? Он же ничего не сделал. Ровным счетом ничего. Отчего же его вдруг охватывает ощущение, что чувство вины крадется в его душе, как "Сороконожка" в темном тоннеле? Сороконожка?
Совершенно неизвестно откуда пришедший ему на ум образ снова обдал его холодом. Откуда, из какого источника мог он почерпнуть его? Словно это была не его собственная мысль, а как бы… навязанная кем-то извне.
Хатч помчался вверх по лестнице.
Лежа на спине в кровати, Линдзи расправляла складки одеяла вокруг себя.
Газета лежала на его столике, куда она всегда клала ее. Быстро схватив газету, Хатч стал лихорадочно шарить глазами по первой странице.
– Хатч? – спросила Линдзи. – Что случилось?
– Купер мертв.
– Что?