- Рука! - сообщил Никто так, словно все шло как по маслу и до появления Битти Белины оставалось совсем немного.
Однако рука была слишком длинной, совершенно непропорциональной, с четырьмя суставами на каждом пальце, а сами пальцы вышли кривыми и торчали под разными углами.
Янтарный смешался с желтым и стал подозрительно ярким.
Желтый стал оранжевым.
Последнее достижение несколько улучшило состояние Себастьяна, так как оранжевый был более похож на красный, чем все цвета, которые ему удавалось получить до сих пор. Однако уродливая рука осталась прежней, а другая выглядела еще хуже. В отличие от слишком длинной первой, вторая получилась слишком короткой. Пальцы были нормальными, но локтевой сустав оказался раздут от бесполезных хрящей, а кости не двигались. Рука загибалась совсем немного в сторону желеобразного тела, как будто кукла хваталась за живот от боли.
- Лицо, - сказал Никто. Это было лицо девушки. Ее лицо.
- Волосы, - произнес Никто.
Золотые волосы начали пробиваться внизу гладкого живота и расти на макушке лысой головы, спадая локонами на голые плечи и касаясь ее торчащих грудок. Себастьян заметил, что одна грудь слишком сместилась в сторону.
- Нет, - сказал он очень тихо. Отвращение росло в нем, овладевало им, ему хотелось крушить все вокруг.
- Почти готово, - сказал Никто. То, что он видел, ему не нравилось, и он отступил назад от стекла.
- Битти, - произнес Себастьян.
Словно повинуясь волшебному слову, она открыла глаза. Ей не полагалось делать этого, находясь в капсуле-матке, но она сделала. В левой глазнице не было глаза. Второй, голубой глаз уставился на него без всякого выражения.
- Нет, - теперь уже громче произнес Себастьян.
Она попробовала подняться, упираясь здоровым локтем и маленькими ножками. Оставаясь внутри Горна, Белина походила больше на кадр из фильма, чем на что-то реальное. Она все продолжала смотреть на него ничего не выражающим взглядом.
- Стой, - сказал он.
Она залепетала. Что-то несуразное.
Ей удалось встать и прижаться лицом к стеклу смотрового окошка, прямо напротив Себастьяна. Она пыталась говорить, но даже если ее речи имели смысл, слова невозможно было разобрать.
Идиот повернулся и выскочил из грузовика в темноту. Он бежал, давясь и брызжа слюной. Он задыхался. Бросившись в лесу на влажную увядшую траву, он заплакал.
Себастьян смотрел, как Бен Самюэль строгал и рисовал. Долгие часы проводил идиот, тихо сидя в лесу, наблюдая за белками, занятыми последними приготовлениями к зиме. Он смотрел на синее небо, а иногда сидел под дождем и мок. Прошла почти неделя, прежде чем он смог снова подойти к Горну и продолжить свои эксперименты. Но даже тогда в его мозгу продолжал сидеть страх, готовый наброситься на него при первом же удобном случае.
Он решил не пользоваться матрицей-диском Битти Белины, пока не овладеет процессом воссоздания. Лишь когда он сможет вернуть ее во всей красе, только тогда будет вправе прикоснуться к ее матрице-диску.
- Какой ты хочешь? - спросил Никто, сидя перед папкой-идентификатором.
Себастьян надолго задумался. Ему удалось вспомнить лишь несколько кукольных имен. Одним из них, запечатлевшимся в его сознании почти с такой же силой, как имя Битти Белины, было имя маленького причудливого чудовища - Вольфа, персонажа страшной сказки, которая почти везде пользовалась большим успехом. Экспериментировать с Вольфом казалось не страшным, ведь если он и выйдет уродом, Себастьяну будет его совсем не жалко.
- Вольф, - сказал Себастьян.
- Какой Вольф?
- Просто Вольф.
Никто быстро нашел его. Он протянул матрицу-диск Себастьяну, который взял ее с некоторым сомнением. Если, держа в руках матрицу-диск Битти Белины, он ощущал ее нежность, теплоту, чувственность, то что почувствует, взяв в руки эту? Смерть, кровь и жестокость? Однако Себастьян с удивлением обнаружил, что не чувствует ничего. Только холодный пластик, с одной стороны гладкий-, с другой - шероховатый.
Вольф получился с дырками в кожистых крыльях и без зубов. Он был приговорен к тому, чтобы снова расплавиться, и идиот сделал еще одну попытку возродить Вольфа, твердо сознавая, что у этого дьявола должны быть целые крылья и зубы, чтобы кусаться.
Вольф вышел без лица, был снова расплавлен, и идиот попытался еще раз возродить его, так как понимал, что у дьявола должны быть глаза, чтобы видеть жертву и преследовать ее.
Вольф родился с лишними зубами и с клыками длиной с палец. У него были острые, как нож, когти, а лицо свидетельствовало о высшей степени деградации. И снова, как следует подумав, идиот сунул его в Горн, полагая, что дьявол не может быть таким мерзким, чтобы не казалось, что с ним никак нельзя сладить.
Вольф родился.
И умер.
Причинить зло он не успел.
Со временем Себастьян выяснил, как пользоваться ручками: правая управляла интенсивностью цвета, левая сдвигала цвет по спектру. По крайней мере таковы были внешние проявления их действия, хотя они, конечно, выполняли во чреве Горна куда более сложные задачи. Идиота заботила лишь внешняя сторона дела, и он чувствовал себя счастливым. Четыре раза подряд он без единой ошибки от начала до конца создал подлого Вольфа таким, каким он должен был быть по пьесе. Себастьян до мельчайших подробностей овладел процессом воссоздания, и теперь каталог папки-идентификатора стал доступен ему.
Себастьян пришел в прекрасное расположение духа, особенно после четвертой удачной попытки создать гнусного Вольфа, и именно легкомыслие, вызванное этим хорошим настроением, заставило его допустить самую большую ошибку со времени отъезда из Города Весеннего Солнца. Он положил бессознательного Вольфа в одну из ванночек с питательным раствором, который должен был привести его в чувство. Черные, влажно поблескивающие крылья время от времени вздрагивали, и тело Вольфа медленно наполнялось жизнью. Себастьяну хотелось посмотреть, сможет ли маленький злодей ходить и говорить, будет ли он обладать всеми остальными качествами, которые у него были после первых трех воссоздании. У него не хватило терпения дождаться, когда кукла очнется, и он пошел плеснуть себе и Никто вина, чтобы устроить маленький праздник, первый, который решил себе позволить со времени бегства из города. Он оставил Вольфа без присмотра.
Каждый раз, когда в Горне вонопо создавалась кукла, ее матрица-диск оставалась в машине до тех пор, пока эта кукла снова не возвращалась в жидкое состояние. Когда куклу расплавляли в Горне, весь приобретенный ею опыт первым делом записывался на матрицу-диск. Таким образом кукла продолжала жить, хотя эта жизнь могла длиться всего один-два дня с перерывами во много лет. Подобное решение казалось весьма мудрым умельцам вонопо, так как куклу, которой разрешается иметь некоторый собственный опыт, легче контролировать, чем ту, которая считает, что ее используют только для спектаклей, а потом отбрасывают в сторону, как старую афишу. К тому же куклы будут больше выкладываться на сцене, лучше играть, чтобы заслужить право провести на свое усмотрение одну-две ночи после представлений.