Никогда в жизни Себастьян не был так счастлив, как теперь. Он больше не видел страшных снов про ту девушку с ножом в животе. Не снился ему и отец, терзающий мать, каждую ночь. Его перестало мучить необъяснимое чувство вины, и он, казалось, забыл про Пертоса Гедельхауссера и про те пять лет, что они провели вместе, кочуя по дорогам из города в город. Забыл про их странное содружество.
Они проезжали по тридцать - сорок миль в день, двигаясь медленно, как будто боялись что-нибудь пропустить. Благодаря Битти Белине у него словно открылась новая пара глаз, и теперь каждый дюйм земли восхищал его, как никогда прежде. Иногда они останавливались и стояли по два-три дня, устраивая игры на снегу, а по вечерам декламируя строки из спектакля. Время от времени Битти Белина читала ему какую-нибудь из старых книг Пертоса, и он засыпал под веселую музыку ее полудетского голоска, рассказывавшего о свершениях рыцарей и колдунов, магов и древних героев.
Иногда ему казалось, что он слышит ее голос даже в снах, в приятных снах, где солнце и вода говорили голосом Белины, даря ему покой, тепло и прохладу.
Когда идиот окончательно засыпал, отвернув в сторону свое дряблое лицо и свесив подбородок на грудь, Битти Белина тихонько закрывала книгу, которую читала, и клала ее на пол. Она вставала и торопливо пробиралась к передней двери кузова, в котором они жили. Вскарабкавшись по перекладине стула, Белина перешагивала с сиденья на панель управления, находящуюся рядом с Горном. Она заглядывала в пустую капсулу-матку, потом переходила к ручкам и начинала крутить их, стараясь обрести навык. Потом вытаскивала матрицу-диск из папки-идентификатора и вставляла ее в транслятор памяти.
Горн загорался.
Свет был ярко-зеленым.
Через смотровое окошко было видно, как капсула-матка заполнялась жидкостью.
Она поворачивала левую ручку вниз на сто восемьдесят градусов, и процесс прекращался. Жидкая плоть сливалась из капсулы-матки в резервуар до будущих времен. Матрица-диск выскакивала из щели, и она убирала ее в папку.
У Белины родилась идея, что она сама может воссоздать остальных. Идиот оставлял ольмезианскую амебу, свернутую в комочек, на задней стенке машины, а значит, все было готово к работе. Если бы ей удалось вспомнить хоть что-нибудь из того, что она видела, лежа в питательной ванне и наблюдая, как Пертос создает ее товарищей, это было бы очень кстати. Вскоре оказалось, что она все хорошо помнит и умеет.
Прежде всего ей пришлось избавиться от мысли, что кукла никогда не может стать кукольником. Белина не была так сильно связана правилами и устойчивыми представлениями о жизни, как Себастьян, хотя идея оказалась слишком смелой, чтобы она могла воспринять ее быстро. Даже Пертос не допускал мысли о том, что в один прекрасный день он вознесется на небеса и станет настоящим Богом, решающим судьбы реальных людей, а не полубогом, властвующим над жизнью кукол. В сознании кукол Горн являлся предметом поклонения, и ни одно из синтетических созданий не могло взирать на него без страха и трепета. Для них это был и рай и ад одновременно. Это был конец без конца и начало без начала. Взяться за управление Горном казалось проявлением безрассудной самоуверенности, которая должна непременно привести к чудовищной катастрофе.
Однако когда по прошествии нескольких дней у нее не возникло ничего другого взамен этой бредовой идеи, эта мысль стала представляться Белине более привлекательной и не такой уж нелепой. Постепенно она избавилась от суеверного страха и с увлечением начала готовиться к воплощению идеи в жизнь. Сама того не ведая, кукла во многом следовала заветам святого странника Эклезиана.
Обнаружив, что чтение усыпляет идиота быстрее и глубже, чем все остальное, кроме вина, которое у них кончилось, Белина начала читать ему. В эту ночь она наконец решилась подойти к Горну и попробовать, как у нее получается. Она знала, как пользоваться ручками, и представляла себе весь процесс воссоздания. Теперь Белина была не просто куклой, хотя еще не понимала, кем стала.
Она перешагнула на стул, спустилась по ножке на пол и подошла к храпевшему идиоту. Он выглядел страшно большим, огромная голова была размером почти с Белину. И хотя он такой большой, через несколько минут маленькая Белина убьет его. Эта мысль приводила ее в восторг.
Белина отыскала ножницы, которыми идиот обычно отрезал себе повязки, чтобы заматывать руку, и потащила их по холодному металлическому полу туда, где он лежал. Ножницы были ужасно тяжелые, но, хотя от этой ноши у нее заныли руки, она собралась с силами и дотащила их.
Оба лезвия заканчивались острыми концами. В прошлые ночи, пока идиот спал, Белина точила их наждачным камнем, хранившимся у Пертоса для заточки инструментов, которыми он пользовался при изготовлении афиш.
Себастьян улыбнулся во сне.
Он спал, прижавшись к стене, и дотянуться до его шеи ничего не стоило.
Белина видела, как пульсирует вена у него на шее. А может, это артерия? Какая разница. Так или иначе, он будет мертв, она покончит с ним с такой же зверской ловкостью, с какой он расправился с ней, когда она попыталась позвать на помощь водителя фургона.
Готовясь вонзить острие ему в глотку, Белина ощущала что-то вроде подлинной радости, и ей даже не пришло в голову, что, прежде чем сломать ей спину, идиот долго медлил, а потом испытывал глубокое чувство вины и скорби.
Не думала она и о том, что ее можно было сделать заново, а его - нет.
Она все еще сомневалась в том, что сможет сразу убить его, а не просто смертельно ранить, так что он еще успеет нанести ответный удар. Подняв ножницы вверх, Белина вдруг остановилась. Она осторожно опустила их на пол и подошла к задней двери кузова. Белина слегка приоткрыла дверь, чтобы было куда бежать на случай, если убийство сорвется, потом вернулась к идиоту и снова подняла свое оружие.
Себастьян всхрапнул и посмотрел на нее широко открытыми глазами, но так и не проснулся.
"За каждую смерть Виссы”, - подумала она.
Вена пульсировала.
"За убийство принца в ту ночь, когда ты застал меня с Элвоном Руди”, - сказала она про себя.
Ощущение ножниц в руке было таким приятным, а предвкушение - таким сладостным, что Белина не могла понять, почему она медлит. Почему не опускает их вниз, чтобы вонзить в мясо и увидеть, как потечет кровь?
"Осторожно, - подумала она. - Я должна быть предусмотрительна”.
Для недоумка абсолютно нормально жить больше эмоциями, чем интеллектом, для него естественно придушить коммерсанта, когда его душа жаждет крови. Но она не должна ошибаться. Поспешность ведет к тому, что делаются вещи, которые лучшене делать.
К примеру, вдруг окажется, что, прекрасно умея управляться с Горном, она не в состоянии перетащить кукол из капсулы-матки в ванночки с питательным раствором. Без той стимуляции, которую дает эта темная жидкость, ни одна из них не выйдет из первоначальной комы.
Опустив ножницы, Белина отложила их в сторону и вернулась к Горну. На этот раз она вставила в транслятор памяти матрицу-диск Виссы и не стала прерывать процесс после того, как жидкая плоть заполнила капсулу-матку. Вместо этого она принялась крутить ручки, регулируя положение одной относительно другой так, чтобы цвета сменяли друг друга в нужном порядке, пока, наконец, не увидела лежащую в капсуле-матке Виссу.