– И возьми его с собой, когда пойдешь в детскую. – Марти говорил довольно резко. Подняв голову, чтобы увидеть ее, поднимающуюся по лестнице, он сказал:
– Пейдж, черт возьми, я не шучу.
Она посмотрела вниз, удивленная: он никогда еще не говорил таким тоном:
– Хорошо, я буду держать его при себе.
Он направился к телефону на кухне, но не дошел до него, когда услышал голос Пейдж. Сердце заколотилось так бешено, что он с трудом мог дышать. Марти помчался в фойе, ожидая увидеть ее плененной Другим.
Она стояла в начале лестницы, охваченная ужасом от впервые увиденной крови на ковре.
– Я только слышала об этом, но не видела, я не думала… – Она посмотрела вниз, на Марти. – Столько крови. Как он мог… как он мог уйти?
– Он не смог бы, если бы был… просто человеком. Вот почему я уверен, что он вернется. Может быть, не сегодня и не завтра, даже не через месяц, но он обязательно вернется.
– Марти, это сумасшествие.
– Я знаю.
– Господи Боже мой, – произнесла она скорее по инерции, чем как молитву, и поспешила в спальню.
Марти вернулся на кухню, взял "беретту", вытащил магазин, проверил его и вставил на место.
На плиточном полу в фойе он заметил множество неровных грязных следов. Некоторые еще были влажными. Очевидно, эта была работа полицейских, которые, войдя с улицы, не удосужились вытереть у входа ноги.
Он знал, что полицейские занимались делом и не обращали внимания на такие мелочи. Однако Марти почему-то приравнял их небрежность к насилию, примененному Другим. Он был оскорблен, и в нем зрело возмущение.
В то время как социопаты, находящиеся в разладе с обществом, продолжают гордо шествовать по планете, юридическая система исходит из предпосылок что причиной умножения зла является социальная несправедливость. Преступники рассматриваются как жертвы общества с такой же готовностью, с какой ограбленных либо убитых ими людей считают их жертвами. Недавно из калифорнийской тюрьмы после шести лет заключения был освобожден преступник, изнасиловавший, а затем убивший одиннадцатилетнюю девочку. Шесть лет тюрьмы. А девочка умерла и уже никогда не воскреснет. Подобные преступления стали таким обычным событием, что этот случай почти не освещался прессой. Если суды не смогут защитить одиннадцатилетних невинных детей, если палата представителей и сенат не издадут законы, вменяющие судам делать это, то нельзя рассчитывать на защиту ни со стороны судей, ни со стороны политиков.
Но, черт возьми, от полицейских всегда ждешь защиты, ведь они целый день в толпе, в гуще событий, они знают, какой он, этот мир. Влиятельные чины в Вашингтоне и самодовольные судебные власти отгородились от действительности высокими зарплатами, бесконечными взятками и подачками, огромными пенсиями; они живут в домах с охраной, посылают своих детей в частные школы, теряя представление о реальной жизни общества. Но не полицейские. Полицейские относятся к голубым воротничкам. Мужчины и женщины. В своей работе они каждый день встречаются со злом и пороком; они знают, что они так же распространены среди высшего общества, как и среди средних слоев населения и бедняков и что виновата в этом скорее порочная человеческая натура, чем общество.
Полиция считалась последней линией обороны против бесчеловечности и жестокости. Когда вы нуждаетесь в них, они начинают проводить свои судебные экспертизы, заполнять бумагами толстые тома, потворствуя бюрократии, оставлять следы грязи на некогда чистом полу, и вы перестаете испытывать к ним даже симпатию.
Стоя на кухне и держа в руках заряженную "беретту" Марти знал, что они с Пейдж представляли собой свою собственную последнюю линию обороны.
Они и больше никто. Никакой другой власти. Никакого другого блюстителя порядка.
Ему требовалось мужество и богатое воображение, которое он использовал в написании своих книг. Ему вдруг показалось, что он персонаж черного романа живущий в этом царстве отсутствующей морали, который описывают в своих рассказах Джеймс М. Каин и Элмор Леонард. Выживание в этом темном царстве полностью зависело от быстроты мышления, скорости действия, полной беспринципности и безжалостности.
У него не было никаких идей.
Марти не знал, что делать дальше. Собрать вещи, покинуть дом. Это он понимал. А дальше что?
Он стоял и смотрел на пистолет в руке.
Ему нравились книги Каина и Леонарда, но его собственные произведения были светлее и жизнелюбивее. Они прославляли разум, логику, добродетель и победу общественного порядка над хаосом. Его воображение не предлагало быстрых решений, этики сообразно ситуации или анархизма.
Пустота.
Марти взял трубку и набрал номер телефона Делорио. Ответила Кети.
– Это я, Марти.
– Март, у тебя все в порядке? Мы видели, что полицейские уезжают. Полицейский, охраняющий девочек, тоже уехал, так и не прояснив ситуацию. У вас все в порядке? Что происходит?
Кети была хорошей соседкой, по-настоящему озабоченной случившимся, но у Марти не было времени на то, чтобы рассказывать ей, что случилось.
– Где Шарлотта и Эмили?
– Смотрят телевизор.
– Где?
– В гостиной.
– Двери в доме заперты?
– Да, конечно, думаю, что заперты.
Мистер Убийца.
– Проверьте. Убедитесь в том, что они закрыты. У вас есть оружие?
– Оружие? Марти, зачем оно нам?
– У вас есть пистолет? – продолжал настаивать Марти.
– Я не верю в силу оружия. Но у Вика, по-моему, есть пистолет.
– Он сейчас при нем?
– Нет. Он…
– Скажи ему, пусть зарядит его и не выпускает рук, пока я и Пейдж не заберем девочек.
– Марти, мне это не нравится. Я не…
– Всего десять минут, Кети. Я заберу девочек через десять минут, может быть, даже раньше.
Он повесил трубку, прежде чем она успела – еще что-нибудь сказать.
Он помчался наверх, в комнату для гостей, которая одновременно служила Пейдж домашним офисом. Здесь она вела их семейную бухгалтерию, подводила баланс, следила за финансами.
В правом нижнем ящике письменного стола лежали папки с квитанциями, счетами, недействительными чеками. Там также находились их чековая к расчетная банковские книжки, стянутые вместе резинкой. Марти запихнул их в карман брюк.
Он больше не ощущал пустоты в мыслях. Он продумал кое-какие меры предосторожности, хотя этого, конечно, было маловато, чтобы считать планом действия…
В своем кабинете он прошел к встроенному шкафу, где штабелями стояли картонные коробки, одного размера и формы, по тридцать-сорок в ряд. Он быстро отобрал четыре, в каждой из которых помещалось двадцать книг в твердых обложках. За один раз он мог поднять только две коробки. Он перенес их в гараж и сложил в багажник БМВ, морщась от боли, которую причиняло каждое усилие.