— Куда успел? Что я должен сделать? — нетерпеливо переспросил Старыгин.

Но человек над люком ничего не ответил. Его лицо странно исказилось, глаза округлились, рот широко открылся, он судорожно глотал воздух, как выброшенная на берег рыба.

— Что с вами? — воскликнул Старыгин, приподнявшись на цыпочки. — Что случилось?

Тот ничего не отвечал. Глаза его вылезали из орбит, лицо было перекошено чудовищной гримасой. Особенно страшным делало его скудное освещение часовни, неровный колеблющийся свет.

И только теперь Старыгин увидел, что шея двойника Ромбута Кемпа перехвачена скрученным в жгут пестрым шелковым платком, и этот жгут беспощадно затягивается.

Двойник сержанта захрипел, на его губах выступила обильная пена.., и в следующую секунду он без всяких признаков жизни рухнул к ногам Старыгина.

Над краем люка мелькнула смутно различимая человеческая фигура, и крышка с гулким грохотом захлопнулась.

Старыгин оказался в полной темноте.

В темноте и тишине.

Только где-то совсем близко раздавался тихий, равномерный, неустанный стук.

Прошло несколько бесконечно долгих секунд, прежде чем он понял, что это стучит его собственное сердце.

Выждав еще какое-то время (несколько минут? Полчаса? Час? Целую жизнь?), он рискнул пошевелиться, наклониться и протянуть вперед руку.

Рука наткнулась на что-то мягкое и теплое.

С ужасом отдернув ее, Старыгин сосчитал до десяти, чтобы успокоиться. Это не помогло. Он досчитал до тридцати, потом до пятидесяти.

Нуда, перед ним лежит тот человек.., двойник амстердамского стрелка, сержанта Ромбута Кемпа.., ведь он видел, как этого человека задушили и сбросили в люк…

А может быть, он еще жив? Во всяком случае, он показался на ощупь теплым…

Старыгин собрал в кулак всю свою волю, вытянул вперед руку, нащупал лежащее на полу тело. Сдерживая дыхание, осторожно обшарил его. В руку попал кусочек картона.., небольшой чуть помятый прямоугольник.

Секундой позже Старыгин понял, что это такое.

Еще одна карта Таро.

Спрятав карту в карман, снова прикоснулся к безжизненному телу, нашел шею, попытался прощупать пульс…

Пульса не было.

И тело показалось более холодным.

Оно остывало.

Просто с мгновения смерти прошло совсем мало времени.

Этому человеку уже ничем не поможешь.

Старыгин, нервно сглотнув, отдернул руку.

Несмотря на то что в подвале было холодно, на лбу выступили капли пота.

Отступив от трупа, чтобы случайно не наткнуться на него, чтобы не пережить снова этот тоскливый ужас, он начал методично обшаривать стены своей маленькой тюрьмы.

Если бы у него был хоть какой-то свет!

Не фонарь, нет, это слишком, об этом не приходится и мечтать, но хотя бы зажигалка, хотя бы коробок спичек!

Старыгин готов был отдать все что угодно за крошечный источник света, за жалкий луч света в этом темном царстве!

Ощупывая дальнюю стену, он вдруг почувствовал легкое дуновение ветерка, едва ощутимый сквозняк.

Шагнув навстречу этому ветерку, он вытянул вперед руки.., и понял: перед ним был узкий лаз. Узкий, но вполне достаточный, чтобы пробраться по нему ползком.

Он оглянулся назад, туда, где на холодном земляном полу лежал мертвый человек. Впрочем, оглянулся скорее по привычке, потому что в окружающей непроницаемой темноте ничего не было видно.

Он ничем не мог помочь этому человеку.., и, что мучило его ничуть не меньше, не мог узнать, что тот хотел сказать ему, для чего вызвал на это ночное свидание, которое обошлось ему так дорого.

Ничего другого не оставалось. Придется оставить его здесь, в темноте и одиночестве.

Старыгин нырнул в темный лаз, как в бездонный омут.

* * *

Тяжело дыша от напряжения, Старыгин полз по тесному каменному лазу. Локти и колени были стерты в кровь, в ушах шумело от усталости, а коридор все не кончался. Больше того, он все круче забирал вверх, так что ползти стало еще труднее. Кроме того, воздух становился все более тяжелым и спертым.

Старыгин ненадолго остановился, чтобы передохнуть и собраться с силами. Внезапно его руки коснулось что-то живое. Он отдернул руку, и в ту же секунду по другой руке пробежали крошечные лапки, послышался отвратительный писк. В темноте мелькнули, как два уголька, маленькие злобные глазки.

Крысы! Только этого ему не хватало!

Он вспомнил страшные рассказы об узниках мрачных средневековых подземелий, загрызенных и обглоданных крысами, и с удвоенной скоростью пополз вперед. Позади послышался злобный писк, в котором можно было различить разочарованные нотки — кажется, крысы жалели об ускользающей добыче…

Лаз еще круче пошел вверх и вдруг разделился на два.

Старыгин на мгновение задержался, чтобы выбрать направление.

Ему показалось, что в правом коридоре брезжит едва различимый свет, и он, недолго раздумывая, пополз направо.

Действительно, понемногу становилось светлее, Дмитрий Але??сеевич мог уже различить выщербленные камни стен и собственные руки. Кроме того, стало немного легче дышать, воз-Дух стал чуть свежее и вместе с тем теплее, в нем почувствовался едва заметный запах смолы и дыма.

Прибавив ходу, насколько позволяли стертые локти и колени, Старыгин безостановочно двигался вперед.

Стало заметно светлее, на каменных стенах лаза замелькали трепещущие, мерцающие тени, какие создает отсвет близкого живого огня, лаз сделал небольшой поворот, и, наконец совсем близко впереди, буквально в метре перед собой, Старыгин увидел пробивающийся через небольшое отверстие в стене коридора яркий свет.

Из того же отверстия доносились голоса.

В первый момент Старыгин испытал немыслимое облегчение. Он почувствовал, что долгое путешествие во тьме отняло у него последние силы, почувствовал, что не вынесет продолжения этого мучительного пути, и хотел позвать на помощь…

Но что-то остановило его.

Он подполз к отверстию, стараясь двигаться бесшумно, и осторожно выглянул в него.

Перед ним была пустая, очень просто обставленная комната, похожая на монастырскую келью. Скорее всего, это и была средневековая келья.

Вся обстановка состояла из двух простых деревянных скамей и грубого дощатого стола, на котором теплилась свеча в тяжелом медном подсвечнике. В большом камине, сложенном из грубо отесанных камней, пылали дрова. Именно их запах почувствовал Старыгин в каменном коридоре, когда выбирал направление.