– Что это значит? – повторила она.
– Думаю, мне следует извиниться, – ушел я от ответа на ее вопрос.
– Ты говоришь со мной или со сладкой кукурузой?
Я решился посмотреть на нее, что потребовало немалых усилий, учитывая фразу, которую я произнес, глядя ей в глаза:
– Я хочу сказать… извиниться перед Вакссом.
– Черта с два. Ты не сделал ничего такого, за что следует извиняться.
– За то, что поехал на ленч, чтобы посмотреть на него. – Я не мог ей все объяснить. Десять лет обманывал, не говоря всей правды, вот и сейчас не мог покаяться. Момент выдался неподходящий. – За то, что нарушил его право на уединение.
Ее глаза изумленно раскрылись.
– Это же ресторан. Не частная резиденция. Ты посмотрел на него, он разрядил в нас «Тазер».
– От извинений хуже не будет.
– Как бы не так. Извинения его не успокоят. Только побудят к более активным действиям. Любая уступка ему в радость. Извиниться перед таким человеком – все равно что подставить шею вампиру.
Пережитое мною однозначно указывало на ее правоту, но переживания эти я столько лет подавлял, вот мне и не хотелось от них отталкиваться.
– Ладно, – кивнул я. – Так что же, по-твоему, нам делать?
– Замки и сигнализация не остановили его этой ночью. Не остановят и следующей. Это место перестало быть безопасным.
– Я позвоню в компанию, которая устанавливала охранную систему, и они ее улучшат.
Пенни покачала головой.
– На это уйдет не один день. И толку от этого не будет. Он слишком умен, чтобы возможные улучшения охранной системы остановили его. Мы должны перебраться в безопасное место, где он нас не найдет.
– Мы не можем вечно бегать. У меня срок сдачи книги.
– Само собой, – кивнула она. – И мы даже не начали покупать рождественские подарки.
– Тем не менее срок у меня есть, – гнул я свое.
– Я не говорю, что мы будем бегать вечно. Просто выгадаем время для сбора информации.
– Какой информации?
– О Ширмане Вакссе. Откуда он взялся? Чем занимается? Его прошлое? Деловые партнеры?
– Он – загадка.
Она взяла с полки банку с маринованной свеклой, которая ранее заинтересовала меня.
– Сними этикетку с этой банки, и содержимое станет загадкой… но только пока ты не вскроешь банку.
– Банку я могу вскрыть, – говорил я уверенно, потому что мы давно уже прикупили электрическую открывалку, и участие человека в самом процессе сводилось только к нажатию кнопки.
– Если Ваксс кажется нам более чем странным, – продолжила Пенни, – его, скорее всего, воспринимает психом кто-то еще, возможно, многие люди, и очень вероятно, что мы сумеем найти человека, который поддержит наши обвинения в том, что Ваксс напал на нас.
Я с неохотой согласился:
– Ладно. Мы найдем безопасное место, а потом выйдем на охоту.
– По-прежнему никаких копов?
– Никаких, пока мы побольше не узнаем о Вакссе. Не хочу устраивать прессе праздник.
– Копы могут не поставить в известность прессу.
– Им придется поговорить с Вакссом. А вот он держать язык за зубами не будет. Пошли. Я помогу тебе собрать вещи.
– Я бы предпочла, чтобы ты вывел Лесси во двор. Приготовил завтрак для Майло. Просмотрел утреннюю электронную почту. Я соберу вещи после душа.
– Я не знаю, почему тот баллончик с пеной для бритья взорвался в чемодане. Я тут совершенно ни при чем.
– Никто тебя и не обвинял, милый. Просто я соберу вещи быстрее, чем ты.
– Я лишь стараюсь максимально использовать пространство. Можно взять с собой меньше чемоданов, если заполняешь каждый кубический дюйм.
Она поцеловала меня в нос и процитировала Честертона: «Муж и жена не могут жить вместе, если не считают, что их совместная жизнь – нескончаемая шутка. Каждый открывает для себя, что другой – не просто дурак, а круглый дурак».
Мы черпали силы друг в друге, но, что более важно, мы находили, что сила наша увеличивается, а любовь расцветает новыми красками от того, что мы могли смеяться над слабостями, как своими, так и другого.
Когда Пенни открыла дверь кладовой, я внезапно осознал, что по ту сторону стоит критик, вооруженный чем-то невероятно острым. Я ошибся. Мы вышли в пустую кухню.
Но предчувствие дурного, увы, меня не подвело, пусть беда случилась чуть позже. Ширман Ваксс еще сильнее напугал нас, нанеся ужасающий удар.
В четверг, в половине шестого утра, за полчаса до рассвета, я поднялся наверх, чтобы разбудить Майло. Он сидел за своим столом, работал на компьютере.
На спине его белой пижамы большие красные буквы складывались в слово «SEEK» [12] .
Лесси стояла на высоком комоде, сверху вниз смотрела на меня.
– Каким образом она туда забралась? – спросил я.
– Обычным путем, – ответил Майло, не отрываясь от компьютера.
– И что это за путь?
– Да.
– Майло?
Он не ответил.
Хотя мальчик не прикасался к клавиатуре, по экрану бежали числа и символы. Приглядевшись, я увидел цепочки сложных математических уравнений, которые так быстро преследовали друг друга слева направо, что я ничего не мог в них разобрать.
По правде говоря, я бы ничего не разобрал, даже если бы они стояли на месте. Я радовался, что чековой книжкой, равно как и счетами, заведует Пенни.
Экран потемнел, и Майло тут же напечатал порядка тридцати чисел и символов, которые могли быть и египетскими иероглифами. После того, как закончил, запись оставалась на экране секунду-другую, потом исчезла, и по экрану вновь побежали уравнения, уже безо всякого участия Майло.
– Что происходит? – спросил я.
– Что-то, – ответил шестилетний мальчик.
– Что-то что?
– Да.
Когда мой сын вел себя наиболее загадочно, когда так глубоко уходил в себя, что напоминал аутиста, я всегда удивлялся, завороженный способностью Майло так сконцентрироваться на занимающей его проблеме.
Никогда раньше такой вот практически полный отрыв от окружающей реальности меня нисколько не тревожил. Зато сейчас атмосфера спальни Майло показалась мне такой зловещей, что волосы на затылке встали дыбом, и отнюдь не от статического электричества.
– Что-то происходит, – не отставал я. – Что-то что?
– Интересное, – последовал ответ.