— Нет, — прошептала она помертвевшими губами.
— Нет — это значит, что ты не будешь кричать? — схохмил Паркер, осклабившись, словно прыщавый веснушчатый мальчик из церковного хора.
— А мы-то надеялись, что ты покричишь, — разочарованно протянул Куинс. Его продолговатое лицо казалось сейчас еще более вытянутым.
— От удивления она не может даже кричать, — сообщил Джеллико и снова прыснул своим поросячьим смехом.
Сюзанна закрыла глаза и сделала так, как советовал ей Макги. Она сказала самой себе, что они не причинят ей никакого вреда. Она сказала самой себе, что они — всего лишь призраки, что они — всего лишь сон наяву, вернее — страшный сон наяву. Их нет на самом деле.
Кто-то схватил ее за горло.
Сердце вот-вот выскочит из груди. Она открыла глаза.
Это был Харш. Он слегка сжал ей горло, и, наверное, это доставило ему большое удовольствие, так как он захихикал.
Сюзанна попробовала обеими руками оторвать его от себя. Это оказалось ей не под силу. Он держал ее мертвой хваткой.
— Не беспокойся, стерва, — сказал он. — Я не собираюсь тебя убивать.
Это был тот самый голос, который она слышала в «Доме Грома». Этот голос она не забудет до самой смерти. Низкий, холодный, беспощадный голос.
— Нет, мы не будем тебя убивать, — повторил Куинс. — Пока не будем.
— Еще не время, — сказал Харш.
Она опустила руки. Они словно онемели. Их сковал холод. Она тряслась, будто старая колымага; еще немного — и ее прыгающее сердце в груди разнесет ее на мелкие кусочки.
Харш провел ладонью по горлу, он словно гладил ее шею.
Сюзанну передернуло от отвращения, и она повернула голову в сторону, где стоял Джеллико.
Поросячьи глазки блеснули.
— Как вам понравились наши песни и танцы у вас в палате сегодня утром?
— Тебя зовут Брэдли, — проговорила Сюзанна, страстно желая, чтобы это было так, чтобы кончился этот кошмарный сон.
— Нет, — протянул человек с поросячьими глазками, — меня зовут Джеллико.
— А я — Паркер, а не О'Хара, — добавил рыжий.
— Вы оба — мертвые, — прошептала она дрожащими губами.
— Все мы — мертвые, все четверо, — произнес Куинс.
Она посмотрела на вытянутое лицо Куинса, пораженная, как громом, его словами. Куинс продолжал:
— После того как меня вышибли из Брайерстеда, я отправился к себе домой в Виргинию. Нельзя сказать, что мои домашние очень мне обрадовались.
Точнее, они вовсе не захотели иметь со мной ничего общего. Вы же понимаете, добропорядочная семья, безупречная репутация. Скандальные истории не должны запятнать честь семьи. — Лицо Куинса потемнело от гнева. — Мне дали гроши, чтобы я не подох с голоду, пока не найду работу. Меня просто выставили за дверь. Выставили за дверь. Мой папаша — самовлюбленный святоша, мать его, — просто отсек меня, как сухую ветку с дерева. Где я мог найти работу, не оскорблявшую моего достоинства? Я вырос в хорошей семье, я не мог пойти чернорабочим. — Теперь Куинс цедил слова сквозь сжатые зубы. — Мне не повезло, я не попал в юридический колледж. Все из-за тебя, из-за твоих проклятых показаний в суде. Господи, как же я тебя ненавижу! Из-за тебя я подох, как собака, в грязном мотеле в Ньюпорт-Ньюс. Из-за тебя я перерезал себе вены в грязной маленькой ванне.
Сюзанна опять смежила веки. Она твердила: «Их нет на самом деле. Они не опасны».
— А меня убили в тюрьме, — услышала она голос Харша.
Она решила ни за что не открывать глаза.
— Это случилось за месяц и один день до того момента, когда меня должны были выпустить, — говорил Харш. — Боже, я отсидел пять лет, а за какой-то месяц до срока мне попался этот негр. Он прятал нож у себя в камере.
Их нет на самом деле. Они не опасны.
— Теперь наконец-то я пришел за тобой, — продолжал Харш. — Я же обещал тебе, что приду. В тюрьме я говорил себе, наверное, тысячу, нет, десять тысяч раз, что приду за тобой. Ты знаешь, стерва, что такое следующая пятница? В пятницу — годовщина моей смерти. В пятницу исполняется семь лет с того дня, как проклятый негр припер меня к стенке и перерезал мне ножом горло. В пятницу. Так вот, в пятницу мы с тобой и рассчитаемся. В пятницу вечером. У тебя осталось еще три дня, стерва. Мы просто хотели, чтобы ты знала. Чтобы тебя холодный пот прошиб. Так, значит, в пятницу. У нас кое-что для тебя приготовлено на этот день.
— Мы же все подохли по твоей милости, — добавил Джеллико.
Их нет на самом деле.
Их голоса терзали ее, разрывали на части.
— ...если бы мы нашли, где она пряталась...
— ...мы бы размозжили ей голову...
— ...мы бы перерезали ее тонкую шейку...
— ...черт, мы бы вырезали ей сердце из груди...
— ...у стерв не бывает сердца...
Они не опасны.
— ...она всего лишь грязная подстилка для евреев...
— ...но вообще что-то в ней есть...
— ...надо бы трахнуть ее, прежде чем убивать...
— ...так хорошенечко трахнуть...
— ...к пятнице она должна быть не такой худой, как сейчас...
— ...эй, тебя когда-нибудь трахал мертвец, а?..
Она просто не могла открыть глаза.
Их нет на самом деле.
— ...мы все залезем на тебя...
— ...мы все залезем в тебя...
Они не опасны.
— ...вся наша мертвая плоть...
— ...окажется в тебе...
Они не опасны, не опасны, не опасны...
— ...в пятницу...
— ...в пятницу...
Чья-то рука прикоснулась к ее груди, другая надавила на глаза.
Она закричала.
Кто-то закрыл ей рот тяжелой, грубой ладонью.
— Стерва, — сказал ей Харш, и, наверное, он же с силой сжал ей правую руку. Сжимал ее все сильней и сильней.
В этот момент она потеряла сознание.
Мрак рассеялся. На смену ему пришла молочно-густая, светящаяся дымка, в которой проплывали неясные тени, время от времени издающие какие-то мелодичные звуки. Туманные силуэты как будто обращались к ней, голоса были далекими, но странно знакомыми.
— Посмотри-ка, кто здесь, Мэрфи.
— Кто это, Фил?
— Спящая красавица.
Сюзанна могла уже кое-что различить вокруг себя. Она лежала на каталке. Моргая от изумления, она обнаружила рядом с каталкой двух санитаров, смотрящих на нее сверху вниз.
— Ты, конечно, думаешь, что ты — Прекрасный Принц, — спросил Фила Мэрфи.