* * *
Радиоприемник прибавил громкости, и каждое слово взрывалось, словно артиллерийский снаряд:
— …кровь…
— …идет…
— …бежать…
Боясь того, что может случиться, стремясь заставить Мелани подняться со стула, Лаура воскликнула: «Сладенькая, вставай! Пошли!»
Из радио послышалось: «…прятаться…»
И: «…оно…» И: «…идет…» Громкость увеличилась.
— …оно…
Достигло максимума, разрывая барабанные перепонки: «…на свободе…»
Эрл взялся за диск регулятора громкости.
— …оно…
И тут же отдернул руку, словно его ударило электрическим током. Потрясенный, посмотрел на Лауру. Вытер пальцы о рубашку. Похоже, электрическим током его не ударяло, но он коснулся чего-то мерзкого, отвратительного.
Радиоприемник выплюнул: «…смерть…»
Ненависть Мондейла была темным и огромным болотом, в котором он мог укрыться, когда из глубин памяти появлялась неприглядная правда о смерти Синди Лейки. И если правда эта не хотела его отпускать, он отступал все дальше в черную ненависть и прятался от нее среди змей, водяных тварей и грязи своей психики.
Он продолжал смотреть на Дэна, угрожающе нависнув над столом, но ненависть его не таила в себе опасности. Он не собирался пускать в ход кулаки. Не собирался растрачивать свою ненависть наносимыми по Дэну ударами. Нет, ненависть следовало только накапливать, потому что она помогала ему прятаться от ответственности. Она являла собой ширму между ним и правдой, и чем плотнее была ширма, тем больше его это устраивало.
Вот так работала у Мондейла голова. Дэн прекрасно его знал, читал его мысли, словно открытую книгу.
Но, хотя Росс и пытался спрятаться от правды, он также боялся нанести ответный удар. И на то были веские причины. Правда состояла в том, что Феликс Данбар подстрелил Дэна. Правда состояла в том, что, войдя в дом, Феликс Данбар избил Френ Лейки, а потом трижды выстрелил в Синди Лейки, а Росс Мондейл пребывал в это время бог знает где. Правда состояла в том, что раненый и истекающий кровью Дэн нашел на траве свой револьвер, вполз в дом Лейки и убил Феликса Данбара. Прежде чем тот успел прострелить голову и Френ Лейки. И все это время Росс Мондейл то ли блевал в кустах, то ли терял контроль над мочевым пузырем, а может, не шевелясь, лежал на лужайке за домом, изображая клумбу или бревно. Он вернулся, когда все закончилось, мокрый от пота, бледный, как полотно, трясясь, смердя кислым запахом трусости.
И теперь, сидя за столом Джозефа Скальдоне, Дэн поставил вопрос ребром:
— Если ты попытаешься убрать меня из этого расследования или связать мне руки, я буду рассказывать историю о перестрелке в доме Лейки всем, кто захочет ее выслушать, и это станет концом твоей блестящей карьеры.
С апломбом, который мог бы разозлить, не будь столь предсказуемым, Мондейл ответил:
— Если бы ты собирался рассказать, то сделал бы это давным-давно.
— Возможно, это греющая душу мысль, но неправильная. Я прикрыл тебя, потому что ты был моим напарником, и я полагал, что каждый имеет право один раз смалодушничать. Но с годами я все более сожалел о том, что повел себя таким образом, и теперь, если ты дашь мне повод, я с радостью восстановлю истину.
— Это случилось очень давно, — буркнул Мондейл.
— Ты думаешь, никто не обратит внимание на нарушение служебного долга только потому, что с тех пор прошло тринадцать лет?
— Никто тебе не поверит. Они подумают, что все это выдумки. Я далеко продвинулся по службе, у меня появились друзья.
— Да. Только такие друзья продадут мать родную, если при этом им что-то перепадет.
— Ты всегда был одиночкой. И что бы ты ни думал о них, у меня есть люди, мне помогут.
— Помогут надеть петлю на шею.
— Власть придает людям верности, Холдейн, даже если они ею не отличались. Никто не поверит тебе, Холдейн. Все знают, какой ты болтун. Никто не поверит.
— Тед Гирви мне поверит, — ответил Дэн, и, если бы он произнес эту фразу чуть тише, его бы не услышали.
Тед Гирви, на десять лет старше их, ветеран-патрульный, был напарником Мондейла на первом году его службы, когда тот проходил испытательный срок. Он засвидетельствовал несколько ошибок Мондейла, разумеется, не таких серьезных, какая имела место быть у дома Лейки, уже позже, когда напарником Мондейла стал Дэн. Просто ошибки, вызванные неправильной оценкой ситуации. Недостаточно развитым чувством ответственности. Гирви показалось, что Росс еще и трусоват, но он прикрыл его, как потом это сделал Дэн. Гирви, на три четверти ирландец, крупный, добродушный мужчина, пусть и большой любитель побурчать, симпатизировал новичкам. Он не выставил Мондейлу высших баллов за его успехи в испытательный срок: добродушие и симпатия не влияли на чувство ответственности. Но не выставил и низших, по доброте сердца.
Через несколько месяцев после перестрелки рядом с домом и в самом доме Лейки, когда Дэн уже начал работать с новым напарником, Тед Гирви нашел его и осторожно намекнул, что, похоже, допустил ошибку, не высказав начальству своего истинного мнения о Мондейле. В итоге они обменялись информацией и поняли, что повели себя неправильно, прикрыв Мондейла. У них не осталось сомнений, что трусость Мондейл проявил не случайно, что он трусоват по натуре. Но к тому времени с правдой они опоздали. В глазах полицейского начальства проступки Гирви и Дэна, а они нарушили служебные обязанности, не доложив о недостойном поведении Мондейла, по тяжести ненамного уступали прегрешениям Мондейла. А потому при расследовании они оказались бы в одной лодке с Мондейлом. Им не хотелось ради него наносить серьезный урон своей карьере. В наихудшем варианте их тоже могли попросить из полиции.
А кроме того, Мондейла к тому времени перевели в отдел контактов с общественностью, на улицах он больше не работал. Гирви и Дэн решили, что налаживать контакты с общественностью у Мондейла получится, он больше не вернется к оперативной работе и не окажется в ситуации, когда от его решения будет зависеть чья-то жизнь. И сделали вывод, что наилучший вариант — оставить все, как есть.
Никто из них и представить себе не мог, что со временем Мондейл станет одним из реальных претендентов на должность начальника полицейского управления. Возможно, они все-таки написали бы рапорты, если б могли предвидеть такое развитие событий. А теперь им оставалось только сожалеть, что они не вывели Мондейла на чистую воду.
Мондейл, и это проявилось на его лице, понятия не имел о том, что Гирви и Дэн знают друг друга. И осознание того, что они могли поделиться друг с другом очень уж неприятной для него информацией, потрясло Мондейла.
* * *
Радиоприемник гремел: —ОНО!
— ИДЕТ!
— ПРЯЧЬТЕСЬ!
— ИДЕТ!
Отдельные слова, вырывающиеся из «Сони», звучали необычайно громко, такую громкость не могли обеспечить технические характеристики динамиков радиоприемника. Слова гремели. От них тряслись стены. Динамикам давно следовало развалиться или сгореть от таких выбросов звука, но они продолжали работать. Радиоприемник ходил ходуном.