— … и как передвигать предметы, не касаясь их. Телекинез. — Бут замолчал. Из темноты донеслось звяканье стакана о зубы. Потом очень уж громкий глотательный звук. — Сила у нее психическая, сила мозга, у которой практически нет предела. Она сильнее десяти мужчин, ста, тысячи. Она без труда разделалась со своим отцом, Хоффрицем и Купером… а теперь разбирается с остальными, убивает нас одного за другим и, похоже, может учуять нас, где бы мы ни пытались спрятаться.
* * *
Мелани вздохнула.
Лаура наклонилась к ней, всмотрелась в дочь в отсвете экрана.
Веки опускались девочке на глаза.
Обеспокоившись, Лаура положила руку ей на плечо, мягко потрясла.
Мелани моргнула.
— Смотри фильм, сладенькая. Смотри фильм.
Взгляд ребенка очистился от тумана. Мелани вновь следила за происходящим на экране.
* * *
Бут вышел из теней.
Ахландер наклонился вперед.
Оба, похоже, ждали ответа Дэна, его заверений в том, что он убьет девочку и остановит бойню.
Но он молчал, потому что хотел, чтобы их еще сильнее пробил пот. А кроме того, его переполняли столь противоречивые чувства, что он еще не доверял своему голосу.
Дэн знал, что убивать — универсальная человеческая способность, такая же, как любить. Она имела место быть у добрых и слабых, нежных и невинных, хотя у одних была запрятана глубже, чем у других. Он не удивлялся тому, что способность эта открылась у Мелани, как не удивлялся тому, что ею обладали десятки и сотни убийц, которых он отправил за решетку… хотя тот факт, что Мелани — убийца, поверг его в глубокую тоску.
Конечно, он прекрасно понимал, с чего у Мелани возникло желание убивать. Запрятанная в тюрьму, подвергаемая физическим и психологическим пыткам, лишенная любви, ласки, понимания, воспринимаемая как лабораторная мартышка, а не как человеческое существо, долгие годы испытывавшая ментальную, эмоциональную и физическую боль, она накопила в себе сверхчеловеческий потенциал ярости и ненависти. И эти ярость и ненависть, вырвавшись наружу, не знали жалости. Мелани мстила, и мстила жестоко, неистово, кроваво. Возможно, именно эти ярость и ненависть, необходимость выпустить их наружу, потому что они просто разрывали ее изнутри, оказались тем ингредиентом, который, вкупе с потугами отца лишить девочку контактов с внешним миром, чтобы она сосредотачивалась исключительно на своем внутреннем мире, позволили Мелани совершить прорыв к своим психическим способностям.
И теперь она выслеживала своих мучителей, хрупкая, маленькая девочка, но при этом очень опасная и умеющая убивать куда более эффективно, чем Джек-Потрошитель или любой член семьи Мэнсона. Но она не была отпетой убийцей. И вот за эту мысль Дэн ухватился, как утопающий за соломинку. Какая-то ее часть находилась в диком ужасе от того, что она натворила. В конце концов, потрясенная собственной жаждой крови, она искала убежища в кататоническом состоянии, заползала в это темное место, где могла спрятать страшную правду об убийствах от всего мира… и от себя. Пока у нее сохранялась совесть, она еще не прошла весь путь, превращающий человека в зверя, а потому оставалась надежда на восстановление ее психического здоровья.
Именно она «оживила» радиоприемник на кухне. Она не могла сбросить с души тяжелый груз вины и отвращения к себе, который держал ее в квазиаутистичном состоянии, не могла говорить о том, что сделала и собиралась сделать, но сумела через радиоприемник послать предупреждения и мольбу о помощи. Все эти послания означали следующее: «Помогите мне, остановите меня. Помогите мне. Остановите меня».
И смерч, наполненный цветами, был… чем? Нет, конечно же, не угрозой. Лаура и Эрл подумали, что он им угрожал, но лишь потому, что ничего не понимали. Нет, наполненный цветами смерч являл собой отчаянную попытку Мелани выразить любовь к матери.
Любовь к матери.
В этой любви девочка могла обрести спасение.
Молчание Дэна действовало Буту на нервы, и он заговорил первым:
— Когда она совершила этот прорыв, сбросила оковы плоти, поняла, какими способностями обладает, и научилась их использовать, она должна была проникнуться к нам чувством благодарности. Эта маленькая сучка должна была благодарить своего отца и всех тех, кто помог ей стать не просто ребенком, не просто человеком.
— Вместо этого злобная маленькая сучка набросилась на нас. — В голосе Ахландера слышалась прямо-таки детская обида.
— Поэтому вы и послали Неда Ринка, чтобы убить ее, — разлепил наконец губы Дэн.
Для того чтобы найти оправдание, много времени Буту не потребовалось.
— У нас не было выбора. Она представляла собой невероятную ценность, и мы хотели изучить и понять ее. Но мы уже знали, что она идет по нашему следу, поэтому не могли снова захватить ее и продолжить исследования. Слишком большим был риск.
— Мы не хотели ее убивать, — добавил Ахлан-дер. — В конце концов, мы ее создали. Благодаря нам она обрела новые способности. Но нам не оставалось ничего другого. Самосохранение. Самозащита. Ничего больше. Она стала монстром.
Дэн смотрел на Ахландера и Бута, и ему казалось, что он в зоопарке, сквозь прутья смотрит на зверей в клетке. Должно быть, это был инопланетный зоопарк, и располагался он далеко от Солнечной системы, потому что здешний мир вроде бы не мог произвести на свет божий столь странных, бессердечных и жестоких существ, как эти.
— Мелани не была монстром, — ответил он. — А вот вы были. И остаетесь ими. — Он поднялся, переполняющая его злоба не позволяла усидеть на месте, сжал пальцы в кулаки. — А чего вы, собственно, ждали, после того как девочка совершит тот самый прорыв, к которому вы стремились? Вы думали, что она скажет: «Ох, я премного вам благодарна! Что я могу теперь для вас сделать, какие желания выполнить, какими делами отплатить за вашу доброту?» Вы думали, что она станет джинном, выпущенным из лампы, и будет стремиться ублажить тех, кто потер медь и освободил ее? — Он понял, что кричит. Попытался понизить голос, но не смог. — Вы же засадили ее в тюрьму на шесть лет! Пытали ее! Вы думаете, заключенные обычно испытывают чувство благодарности к своим тюремщикам и мучителям?
— Какие пытки! — возмутился Бут. — Это был… образовательный процесс. Ее направляли в нужную сторону. Научно обоснованная эволюция.
— Мы показывали ей Путь, — добавил Ахландер.
* * *
Мелани что-то пробормотала.
Лаура не расслышала ни слова из-за громкой музыки и визга шин, фильм-то продолжался. Наклонилась к дочери.
— Что такое, сладенькая?
— Дверь… — прошептала Мелани.
В пульсирующем отблеске экрана Лаура увидела, что глаза девочки вот-вот закроются.
— Дверь…
* * *
За французскими окнами на Бел-Эр опустилась ночь.