Нолли обожал ее смех, такой музыкальный и очень женственный. Он зачастую дурачился только для того, чтобы услышать смех Кэтлин.
Тарелки из-под пирожков унесли, зато на столе появились салаты и полные стаканы мартини.
— Как по-твоему, почему он тратит деньги на все эти приколы? — спросила Кэтлин далеко не в первый раз.
— Он говорит, что несет моральную ответственность.
— Да, я уже об этом думала. Но если он чувствует моральную ответственность… почему он представлял интересы Каина?
— Он — адвокат, а тут скорбящий муж приходит к нему с очень выгодным предложением. Деньги-то надо зарабатывать.
— Даже если знаешь, что жену столкнули с пожарной вышки?
Нолли пожал плечами:
— Тогда он этого не знал. И потом, мысль о том, что Каин — убийца, пришла ему в голову уже после того, как он взялся за дело.
— Каин получил миллионы. А Саймон?
— Его вознаграждение составило двадцать процентов. Восемьсот пятьдесят тысяч баксов.
— С учетом тех денег, которые он заплатил тебе, у него осталось почти восемьсот тысяч.
— Саймон — хороший человек. Теперь он практически уверен в том, что Каин убил ее. И его гложет совесть за то, что он польстился на легкие деньги. Но в настоящее время он не является адвокатом Каина, так что конфликта интересов нет, этических проблем тоже, вот он и пытается хоть как-то загладить свою вину.
В январе 1965 года Мэгассон послал Каина к Нолли, не зная, для чего тому потребовался частный детектив. Как выяснилось, речь шла о ребенке Серафимы Уайт. Предупреждение Саймона о том, что с Енохом Каином надо держать ухо востро, сыграло важную роль: Нолли решил придержать информацию о местонахождении младенца.
Двумя месяцами позже Саймон позвонил вновь, опять же по поводу Каина, только теперь клиентом Нолли стал адвокат, а Каин — объектом наблюдения. Следуя указаниям Саймона, своими действиями Нолли, мягко говоря, причинял беспокойство Младшему, балансируя на грани дозволенного. И эти два года, начиная с четвертака в чизбургере и заканчивая стрельбой из автоматов по продаже газет, изрядно повеселили и Нолли, и Кэтлин.
— Знаешь, я бы жалела о том, что это дело закончено, даже если бы тебе не платили такие хорошие деньги.
— Я тоже. Но оно не закончено. Пока мы не встретимся с этим человеком.
— Через две недели. Я не собираюсь пропустить этот исторический момент. Освободила себе весь день.
Нолли поднял стакан с мартини.
— За Кэтлин Клерке Вульфстэн, дантиста и сообщницу детектива.
Подняла стакан и Кэтлин:
— За моего Нолли, мужа и лучшего друга. Боже, как же он ее любил!
— Телячье филе, достойное королей, — сообщил официант, ставя на стол тарелки, и не обманул.
Мерцающая за окном бухта, горящие свечи создали идеальную атмосферу для песни, мелодию которой заиграл пианист в баре.
Кэтлин узнала ее сразу, пусть пианино находилось далеко от их столика и музыка растворялась в ресторанном шуме. Она оторвалась от тарелки, вскинула на Нолли смеющиеся глаза.
— Исполняется по заказу, — признал он. — Я надеялся, что ты споешь.
Даже в полумраке Нолли увидел, что она залилась краской, как молоденькая девушка. Коротко глянула на соседние столики.
— Учитывая, что я — твой лучший друг и это наша песня… При словах «наша песня» брови Кэтлин взлетели вверх.
— У нас никогда не было своей песни, хотя мы давно танцуем вместе. Я думаю, она очень даже ничего. Но до сих пор ты пела ее другому мужчине.
Кэтлин положила вилку, вновь оглядела ресторан, наклонилась к Нолли. Покраснев еще сильнее, тихонько напела первые строчки «Кто-то поглядывает на меня».
— У вас прекрасный голос, дорогая, — прокомментировала пожилая женщина, сидевшая за соседним столиком.
Смутившись, Кэтлин замолчала, но Нолли не преминул сказать пожилой женщине:
— Прекрасный голос, не правда ли? Правда, несколько призрачный.
По Прибрежной автостраде они ехали на север, в Ньюпорт-Бич. И то и дело Агнес видела дурные предзнаменования.
Холмы на востоке напоминали спящих гигантов, укрывшихся одеялом из зимней травы, сверкающих в лучах утреннего солнца. Но с моря натянуло облака, склоны потемнели, стали зеленовато-черными, и создалось ощущение, что гиганты эти не спят, а давно уже превратились в хладные трупы.
Поначалу Тихий океан скрывала завеса тумана. Позднее туман рассеялся, открыв плоскую, бесцветную поверхность воды, напомнившую ей бездонные глаза слепых, ужасную, печальную пустоту, которая заменяла собой великолепие окружающего мира.
Барти вновь обрел возможность читать. Строчки более не змеились перед глазами.
И хотя Агнес никогда не переставала надеяться на лучшее, она понимала, что эти надежды скорее всего ложные, и просто гнала от себя мысли о том, что проблема рассосется сама собой. Другие симптомы, нимбы и радуги, тоже пропадали, чтобы потом вернуться.
Прошлым вечером Агнес дочитала Барти вторую половину «Красной планеты», но он взял книгу с собой, чтобы перечитать заново.
И хотя природа в это утро выглядела зловеще, Агнес не могла отрицать красоты, которая окружала ее и Барти. Она хотела, чтобы Барти впитал в себя эти великолепные виды, запомнил их до мельчайших деталей.
Но мальчикам обычно не до земных красот, а уж тем более в тот момент, когда сердцем они на Марсе.
Барти читал Агнес вслух, потому что она подключилась к приключениям героев только на 104-й странице. А ему хотелось, чтобы она знала, что произошло с Джимом, Френком и их марсианским компаньоном, Уиллисом, на первой сотне страниц.
И хотя Агнес опасалась, что чтение не пойдет ему на пользу, вызовет чрезмерное утомление глаз, она понимала нелогичность ее страхов. Мышцы не атрофируются, если все время в работе, глаза не устают от того, что видят.
Преодолев мили тревог, природных красот, воображаемых дурных предзнаменований и ржаво-красных песков Марса, они добрались до клиники Франклина Чена в Ньюпорт-Бич.
Невысокого росточка, хрупкий, доктор Чен непроницаемостью лица напоминал буддийского монаха, а уверенностью в себе и благородством движений — китайского императора. Одним своим видом он вселял в пациентов спокойствие.
Полчаса он исследовал глаза Барти на различных приборах. Потом, как и предполагал Джошуа Нанн, направил его к онкологу.
Когда Агнес пожелала знать диагноз, доктор Чен спокойно ответил, что необходимо проведение дополнительных исследований. Так что о диагнозе и лечении речь могла идти только во второй половине дня. После консультации у онколога и получения результатов анализов.