Даже в хорошие дни, когда его не преследовали призраки мертвых копов и он сам не готовился совершить убийство, Младший не очень-то уютно чувствовал себя в бурлящей толпе. А в тот день, когда он с трудом прокладывал себе путь в людском море, его просто охватила клаустрофобия и, чего уж там скрывать, параноический страх.
Он настороженно посматривал на тех, кто шел навстречу, время от времени оглядывался. И, конечно, занервничал, но не удивился, когда один из брошенных за спину взглядов нашел в толпе Ванадия.
Призрачный коп следовал в сорока футах от него, скрываясь за другими прохожими. Все они вдруг превратились в манекены без лиц, похожие друг на друга как две капли воды, потому что взгляд Младшего выхватывал из толпы лишь лицо одного шагающего мертвяка. Преследующий его мрачный призрак то появлялся, то исчезал за манекенами, не упуская из виду свою жертву.
Младший прибавил шагу, проталкиваясь сквозь толпу, то и дело оглядываясь, и, хотя он видел лишь части лица копа, ему показалось, что оно разительно изменилось. Собственно, Ванадий никогда не претендовал на роль героя-любовника, но теперь стал еще страшнее. Родимое пятно цвета портвейна по-прежнему окружало правый глаз, а вот лицо уже не было плоским, как сковорода. Его словно… перекосило.
Младший тут же понял, откуда эти перемены. Подсвечник. Тесный контакт с ним не прошел для лица даром.
На следующем перекрестке вместо того, чтобы и дальше шагать на юг, Младший резким броском прорвался к бордюрному камню, ступил на мостовую и двинулся через улицу, игнорируя запрещающий сигнал. Загудели клаксоны, городской автобус едва не размазал Младшего по асфальту, но он сумел добраться до противоположного тротуара живым и невредимым.
И тут же сигнал «Стойте» сменился на «Идите». Обернувшись, Младший, конечно же, заметил преследователя. Будь Ванадий из плоти и крови, одетый лишь в пиджак и брюки, он дрожал бы от холода.
Теперь Младший держал путь на восток, лавируя между пешеходами, убежденный в том, что различает приближающиеся шаги призрака в топоте легионов живых людей, в шуме городского транспорта. Шаги мертвяка не только эхом отдавались в ушах Младшего, но и сотрясали все его тело.
Какая-то часть его рассудка понимала, что звуки эти — удары сердца, а не шаги настигающего преследователя, но в тот момент не эта часть определяла поведение Младшего. Он все убыстрял шаг, еще не бежал, но уже производил впечатление человека, опаздывающего на свидание.
Всякий раз, оглядываясь, Младший видел за своей спиной Ванадия. Приземистый, дородный детектив не шел — плыл сквозь толпу. Лицо его становилось все мрачнее. А расстояние сокращалось.
По левую руку чернел зев проулка. Младший нырнул в узкий проход между высокими зданиями, еще прибавил шагу, но не побежал, потому что продолжал верить в непоколебимое спокойствие и самоконтроль, присущие человеку, достигшему такой высокой, как у него, степени самосовершенствования.
Пройдя половину проулка, он сбавил скорость, оглянулся.
Меж мусорных контейнеров, сквозь пар, поднимающийся из канализационных люков, к нему приближался мертвый коп. Бегом.
И внезапно, в самом сердце большого города, Младшему показалось, что проулок безлюден, как английские вересковые пустоши, и далеко не самое лучшее место, чтобы искать в нем спасения от жаждущего мщения призрака. Забыв о самоконтроле, Младший рванул к соседней улице, где множество людей, прогуливающихся под зимним солнцем, более не вызывали ни неприятных ощущений, ни страха. Наоборот, Младший видел в них давно потерянных братьев и сестер.
Я — самая худшая из тех вибраций, которые ты предугадать не мог.
Если бы тяжелая рука сейчас легла на его плечо, он бы против воли обернулся и перед ним возникли бы глаза-гвозди, родимое пятно цвета портвейна, лицевые кости, переломанные дубинкой…
Он достиг выхода из проулка, чуть не сшиб с ног пожилого китайца, обернулся… и увидел, что никакого Ванадия нет и в помине.
Исчез.
Мусорные контейнеры стояли у стен. Из канализационных люков поднимался пар. На серые тени более не накладывалась бегущая тень мертвяка в твидовом пиджаке.
Слишком потрясенный, чтобы съесть ленч в отеле «Святой Франциск» или где-либо еще, Младший вернулся домой.
Повернув ключ в замке, не сразу решился открыть дверь. Боялся, что увидит сидящего в гостиной Ванадия.
Но его ждала лишь «Индустриальная женщина».
Вышивание, медитация, секс более не помогали снять напряжение. Картины Склента и книги Зедда находились в микроавтобусе, не мог он найти успокоения и в них.
Молоко с бренди помогли, но не так чтобы очень.
По мере того как вторая половина дня перетекала в сумерки и приближалось время открытия выставки Целестины Уайт, Младший готовил ножи и пистолеты.
Острые лезвия и патроны чуть успокоили нервы.
Ему ужасно хотелось поставить окончательную точку, перевернуть страницу своей жизни, связанную со смертью Наоми. Вот где следовало искать причину сверхъестественных событий, которые происходили вокруг него в последние три года.
Да, Склент все доходчиво объяснил: некоторые из нас живут после смерти, выживает душа, потому что мы слишком упрямые, эгоистичные, жадные, злобные, чтобы покорно принять уготованную судьбу. Наоми не обладала ни одним из этих качеств, она была слишком доброй, нежной и любящей, чтобы остаться призраком после того, как ее бренную плоть погребли в могилу. Нет, конечно, Наоми не представляла никакой угрозы для Младшего, более того, округ и штат заплатили за то, что некоторые чиновники недобросовестно выполняли возложенные на них обязанности, и окончательную точку на всем вроде бы можно было поставить три года тому назад. Но этому помешали два обстоятельства: во-первых, упрямая, эгоистичная, жадная и злобная душа Томаса Ванадия, во-вторых — незаконнорожденный сын Серафимы — маленький Бартоломью.
Анализ крови мог бы доказать, что Младший — отец ребенка. Рано или поздно родственники выдвинули бы против него обвинения. Не для того, чтобы отправить его в тюрьму, но исключительно с целью наложить лапу на немалую часть его состояния, оттяпать эти деньги на содержание ребенка.
А потом полиция Спрюс-Хиллз пожелала бы знать, с чего это он трахался с несовершеннолетней негритянкой, если, по его же словам, с Наоми они жили душа в душу, как два голубка. К сожалению, преступления, повлекшие за собой убийство, не имели срока давности. Закрытые дела вытаскивались из архива, расследования возобновлялись. И хотя властям не удалось бы найти улик, доказывающих его вину, ему опять пришлось бы потратиться: на адвокатов.
Он не собирался становиться банкротом или бедняком. Никогда. Состояние досталось ему ценой огромного риска, выдержки и решительности. И Младший намеревался защищать свои деньги любой ценой.
Со смертью незаконнорожденного ребенка Серафимы отпадал и вопрос о признании его отцовства. Никто не мог потребовать с него денег на содержание ребенка. Даже упрямому, эгоистичному, жадному, злобному призраку Ванадия пришлось бы признать, что Младшего к ногтю не прижмешь, и от досады он бы рассеялся или, вспомнив о реинкарнации, вселился в какого-нибудь младенца.