— У вас что-то не в порядке с головой? — спросил Младший.
Словно не понимая, что вопрос требует ответа, или же пропустив его мимо ушей, Ванадий подошел к окну и полностью раздвинул жалюзи. Ярчайший свет, казалось, затопил палату.
— Солнечный выдался денек, — заметил Ванадий. — Аккурат о таком поется в одной старой песне, «Солнечный торт». Ты ее знаешь, Енох? Написал ее Джеймс Ван-Хузен, знаменитый поэт-песенник. Впрочем, это не самая его известная песня. Он также написал «Все путем» и «Считай, что я безответственный». «Полетай со мной» — тоже его. «Солнечный торт» — не шедевр, но песенка милая.
Как всегда, говорил детектив на одной ноте. И лицо его оставалось бесстрастным.
— Пожалуйста, закройте жалюзи, — попросил Младший. — Очень уж яркий свет.
Ванадий отвернулся от окна, шагнул к кровати.
— Я понимаю, что ты предпочитаешь темноту, но мне нужен свет, чтобы получше разглядеть твою реакцию на новости, которые я хочу тебе сообщить.
И Младший, хоть и понимал, сколь опасно подыгрывать Ванадию, не смог удержаться от вопроса:
— Какие новости?
— Ты не собираешься выпить сок?
— Какие новости?
— Лаборатория не нашла в твоей блевотине ипекака.
— Чего? — переспросил Младший, потому что притворялся спящим, когда прошлой ночью Ванадий и доктор Паркхерст говорили об эпикаке у его кровати.
— Ни ипекака, ни другого рвотного, ни какого-либо яда. Наоми ни в чем не виновата.
Младший порадовался тому, что его воспоминания об их короткой и прекрасной совместной жизни более не будут омрачены. Слова детектива доказывали безосновательность его подозрений. Наоми — не вероломная сучка, пытавшаяся подсыпать яд ему в еду.
— Я знаю, что ты каким-то способом вызвал рвоту, но, похоже, у меня нет никаких возможностей это доказать.
— Послушайте, детектив, ваши грязные намеки на то, что я причастен к гибели моей жены…
Ванадий поднял руку, останавливая его.
— Давай обойдемся без праведной ярости. Прежде всего я ни на что не намекаю. Я прямо обвиняю тебя в убийстве. Ты жил с другой женщиной, Енох? В этом твой мотив?
— Это оскорбительно.
— Честно говоря, а я всегда говорю с тобой честно, другой женщины я не нашел. Я опросил множество людей, и все думают, что ты и Наоми были верны друг другу.
— Я ее любил.
— Да, ты говорил, и я уже склонен думать, что это правда. Твой яблочный сок греется.
Согласно Цезарю Зедду, нельзя стать сильным, первоначально не научившись всегда оставаться спокойным. Сила и власть базируются на абсолютном самоконтроле, который невозможен без внутреннего спокойствия. А последнего, учит Зедд, можно добиться сочетанием глубокого, медленного ритмичного дыхания и мыслей не о прошлом, не о настоящем, но исключительно о будущем.
Вот и лежащий в кровати Младший закрыл глаза, задышал глубоко, медленно и ритмично и сосредоточился на мыслях о Виктории Бресслер, медсестре, которая с нетерпением ожидала дня, когда сможет ублажить его по полной программе.
— В принципе, я пришел сюда за своим четвертаком. Младший открыл глаза, но продолжал дышать глубоко и медленно, добиваясь внутреннего спокойствия. Он пытался представить себе, как выглядят груди Виктории, освобожденные от всех покровов.
Стоя у изножия кровати, в мешковатом синем костюме, Ванадий мог бы сойти за произведение эксцентричного скульптора, который сваял фигуру человека из «спэма» [18] и нарядил скульптуру из тушенки в одежду, снятую с пугала.
Но в присутствии коренастого детектива Младшему не удавалось настроить свое воображение на сексуальный лад. Перед его мысленным взором внушительные груди Виктории по-прежнему скрывались за белой униформой медицинской сестры.
— Жалованье у копа невелико, — говорил Ванадий, — так что каждый четвертак на учете.
И как по мановению волшебной палочки, четвертак появился в его правой руке, между большим и указательным пальцами.
Но, уж конечно, не тот, который детектив оставил Младшему прошлой ночью. Такого просто быть не могло.
Весь день, по причинам, которые он скорее всего не смог бы сформулировать, Младший носил тот четвертак в кармане больничного халата. Время от времени даже доставал и пристально разглядывал.
Вернувшись из лаборатории, он улегся в кровать, не снимая тонкого, выданного в больнице халата. Так и лежал в пижаме и халате.
Ванадий не мог знать, где находится четвертак. Даже когда поворачивал столик, не мог залезть к Младшему в карман.
То была проверка на доверчивость, и Младший не собирался доставить Ванадию удовольствие, начав рыться в карманах в поисках монеты.
— Я собираюсь подать на вас жалобу, — пообещал Младший.
— В следующий раз принесу тебе специальный бланк. Ванадий подкинул монету в воздух и развел руки ладонями вверх, показывая, что они пусты.
Младший видел, как серебристая монета, подброшенная ногтем большого пальца детектива, взлетала вверх. А потом она пропала, словно растворилась в воздухе.
На какое-то мгновение его отвлекли руки Ванадия. Однако коп не мог ухватить монету.
Она должна была упасть на пол, зазвенеть, ударившись о плитку, подпрыгнуть. Но ничего такого Младший не услышал.
А Ванадий, быстрый, как змея, вдруг оказался у кровати, навис над Младшим.
— Наоми была на седьмой неделе беременности.
— Что?
— Это те новости, о которых я упоминал. Самый интересный нюанс вскрытия.
Младший-то думал, что новое — рапорт лаборатории об отсутствии ипекака в блевотине. А выходило, что детектив пытался захватить его врасплох.
И теперь эти серые глаза буравили Младшего, пытаясь вызвать правду.
И конечно же, детектив одарил его очередной улыбкой анаконды.
— Вы ссорились из-за ребенка, Енох? Может, она хотела его оставить, а ты — нет. Для такого парня, как ты, ребенок — помеха. Его появление заставило бы тебя изменить стиль жизнь. Взять на себя серьезную ответственность.
— Я… я не знал.
— Анализ крови покажет, твой это ребенок или нет. Тогда многое и прояснится.
— Я мог стать отцом. — В голосе Младшего слышался благоговейный восторг.
— Так я нашел мотив, Енох?
Удивленный, оскорбленный бесчувственностью копа, Младший воскликнул:
— Что еще вам от меня надо? Я потерял и мою жену, и моего ребенка. Мою жену и моего ребенка.
Слезы брызнули из глаз Младшего, соленое море горя затуманило зрение и окропило лицо.