– Боже, какая женщина! Настоящая мечта поэта!
– М-да, – согласился флегматичный Филимон. – Темперамента у нее хватит на трех.
Борис сидел в углу со своим комиссаром Гильрудом и его женой, которая, как обычно, скучала и жаловалась на головные боли. Чтобы подбодрить ее, Борис сделал ей маленький комплимент.
Но этот комплимент обошелся ему дорого. Сидевшая рядом Лиза вдруг взорвалась, как атомный реактор. Она выплеснула содержимое своей рюмки на самый лучший в Вене галстук, хватила рюмкой о пол и вылетела из комнаты, как баллистический снаряд. Вся дрожа от негодования, она заявила, что органически не переваривает комплиментов другим женщинам.
Потомок Чинхисхана грохнулся перед ней на колени:
– Царица, богиня, дайте я поцелую вашу ручку! – И он принялся лизать ей руку, как маленькая собачка.
Лизе это так понравилось, что она пустилась в пляс и сломала себе каблук. Тогда она сбросила туфли и продолжала пляску в чулках, чем привела всех в дикий восторг. Неистовый Артамон покачал головой.
– Такая женщина расшевелит даже мертвого.
– А живого загонит в гроб, – заметил флегматичный Филимон.
Борис промокал свой галстук промокашкой и оправдывался:
– Знаете, это моя подруга детства…
– Бурное же у вас было детство, – сочувственно пожевал губами комиссар дома чудес.
После этого Борис решил, что пока он еще цел и невредим, сказку из 1002-й ночи пора заканчивать. Если сначала Лиза разыгрывала из себя незнакомку, то теперь он стал разыгрывать из себя незнакомца.
Но подруга детства не сдавалась. Каждое утро она будила его телефонными звонками и справлялась, где и как он провел эту ночь.
– Ты там с какой сучкой ночевал? – спрашивала внучка сенатора, и ее голос не предвещал ничего хорошего.
Однако, слава Богу, все кончилось более или менее благополучно. Лиза помирилась с Ниной и успокоилась. И опять они бегали с Ниной, как веселые молодые козочки. Встречая Бориса, Лиза бросала ему презрительные взгляды. Так, словно она вышла победительницей.
А президент дома чудес был очень рад, что дешево отделался. На память о Лизе в его машине еще долго болтался амулет от нечистой силы – маленькая игрушечная ведьма.
На радио «Свобода» произошло чрезвычайное происшествие, или, как теперь говорят, ЧП. А началось все это с совершеннейшей чепухи.
Однажды поэт-неохристианин Серафим Аллилуев вышел с работы вместе с Ниной и французской Лизой. Затем они случайно встретили Бориса Руднева и решили употребить его, чтобы он отвез их домой на своей машине. Французская Лиза, помирившись с Ниной, осталась у нее ночевать, а Серафим затащил Бориса в пивную.
Там Серафим стал пить ерша, то есть пиво, смешанное с водкой, от которого человек сразу дуреет. После второго ерша Серафим укоризненно покачал головой:
– И как только тебе не стыдно?
– Что?
– Но ведь ты морочишь голову порядочным девушкам.
– Кому? Лизе? Она сама сказала, что это ее тысяча и вторая ночь.
– Ах, Борис, но притворяйся… Ведь Нина мне во всем призналась…
– В чем?
– В том, что когда ты развлекался с французской Лизой, Нина из-за тебя каждую ночь в подушку плакала.
Маленький поэт сделал себе третьего ерша, подсыпал туда соли и перца, потом печально забормотал:
– Эта Нина действует на меня, как змея на кролика. Как увижу ее, сразу начинаю дрожать и пороть всякую чушь. Чувствую себя как последний идиот – и ничего не могу поделать. Это моя судьба – карма. А Нина надо мной только смеется.
– Но Лиза говорила, что у тебя с Ниной маленький романчик.
– Не романчик, а сплошная трагедия, – уныло признался поэт. Он сосредоточенно посмотрел на дно своей пивной кружки: – Но теперь я все понимаю. Раз Нина говорит, что она из-за тебя плакала, да еще по ночам, да еще в подушку, значит, она в тебя влюбилась.
– Чепуха, – сказал Борис, – Она хамит мне на каждом шагу. Поэтому я ее даже избегаю. Вот и сегодня она опять фыркала, как дикая кошка.
– Это она нарочно – из гордости. Ты просто не понимаешь женщин. Ну представь себе: она в тебя влюблена, а ты нахально спишь с ее подругой. Потому она и фыркает.
– Ничего, – примирительно решил Борис. – Сегодня она сама спит с этой подругой.
С этого дня Серафим запил горькую. Каждый вечер он блуждал по пивным и хлестал ерша, а днем сидел, нахохлившись, на радио «Свобода» и сочинял политические куплеты. В ответ на сепаратистскую политику американского радио «Освобождение» Серафим сочинил такой куплет:
Россию вам не поделить – Она ие плитка шоколада!
Потом он передал этот куплет и, глядя в одну точку, мрачно бормотал:
И Нину нам не поделить – Она не плитка шоколада!
Пока на радио «Свобода» делили Нину, на московских кладбищах творились странные вещи. Милиционеры рапортовали начальству:
– Хулиганы, значиться, по ночам памятники уродують. Марморные. То нос отобьють. То ухи отломають. Или руку, ежели торчить. А то усю башку отшибуть. И малюют какие-то черные кресты.
В милиции завели «Дело о хулиганстве среди покойников». Но поскольку покойники эти были не советские, а еще дореволюционные, то делу этому большого значения не придавали.
Однако вскоре хулиганы взялись и за советских покойников. На одной из свежих могил они даже перевернули вверх ногами красную звезду, которую поставили вместо памятника. Хулиганы исписали эту красную звезду непечатными словами, а внизу нарисовали черной краской христианский крест, но тоже вверх ногами.
Теперь дело о беспокойстве покойников принимало уже более серьезный оборот. В милиции записали: «Дело о вредительстве социалистической собственности в форме покойников».
Как ни старалась милиция, но хулиганов поймать не могли. В конце концов начальнику московской милиции пришлось обратиться за помощью к своему злейшему врагу – специальному уполномоченному КГБ полковнику Приходько. Этот уполномоченный занимался специально тем, что разбирал уголовные дела, где оказывались бессильны лучшие следователи милиции и угрозыска. К величайшей досаде начальника милиции, полковник Приходько щелкал эти дела, как орехи, и частенько даже не выходя из своего кабинета.
За спиной Приходько шептали, что он из какого-то сверхсекретного 13-го отдела КГБ, который официально даже как бы и не существует. Кроме того, поговаривали, что он был каким-то доктором или даже профессором. Начальник милиции признавал только тюрьму, а полковник Приходько почему-то больше интересовался сумасшедшими домами. Поэтому начальник милиции за глаза называл его «интеллигентским хлюпиком» и общение с ним считал для себя унижением и оскорблением.