- Если Господь не хочет, чтобы мыши заселили всю землю, почему он тогда не сделает так, чтобы у них каждый раз рождался один детеныш?
Взрослые всегда теряются при Почемучке, потому что длинный поезд вопросов приводит в тупик без ответа.
- Вот этого-то я не знаю, малыш, - пожала плечами Хитер.
- Я думаю, что значит, что он хотел, чтобы мыши имели много детей и кошки их убивали.
- Боюсь, это ты можешь выяснить только у самого Господа.
- Ты имеешь в виду, когда я лягу и буду молиться?
- Отличное время, - сказала она, подливая в чашку кофе из термоса.
- Я всегда его спрашиваю, но все время засыпаю раньше, чем он мне ответит, - пожаловался Тоби. - Почему он заставляет меня засыпать до ответа?
- Такова его воля. Он говорит с тобой только во сне. Если ты прислушаешься, то проснешься с ответом.
Она была горда своим объяснением. Выкрутилась.
Тоби нахмурился.
- Но обычно я все еще не знаю ответа, когда просыпаюсь. Почему я не знаю, если он мне сказал?
Хитер сделала несколько глотков, чтобы оттянуть время.
- Ну, пойми. Бог просто не хочет давать тебе все ответы. Мы на земле для того, чтобы отыскать ответы самим, научиться и понять все своими силами.
Хорошо. Очень хорошо. Она почувствовала скромную радость, как будто продержалась дольше, чем сама ожидала, в теннисном матче с игроками мирового класса.
- А ведь мыши не одни, на кого охотятся и кого убивают. На каждого зверя есть другой зверь, который хочет разорвать этого на куски. - Он поглядел в телевизор. - Смотри, там, похоже, собака хочет убить кошку.
Кошка, которая гналась за мышью, теперь в свою очередь убегала от свирепого бульдога в ошейнике.
Тоби снова взглянул на мать.
- Почему у каждого животного есть другое животное, которое он хочет убить? Кошки тоже перенаселяют землю без естественных врагов?
Поезд Почемучки заехал в другой тупик. О да! Она может обсудить с ним концепцию первородного греха, рассказать ему, что мир был ясным царством мира и изобилия, пока Ева и Адам не лишились благодати и не привели смерть на Землю. Но все это, кажется, слишком тяжело для восьмилетки. Кроме того, она не уверена в том, что сама верит, хотя это было то объяснение существования зла, насилия и смерти, с которым ее воспитали.
К счастью, Тоби избавил ее от признания об отсутствии у нее толкового ответа.
- Если бы я был богом, я бы сделал только по одной маме, одному папе и одному ребенку каждому виду зверей. Ты понимаешь? Как одна мама - золотой ретривер, один папа - золотой ретривер и один щенок - золотой ретривер.
Он уже давно хотел золотого ретривера, но они все откладывали, потому что их пятикомнатный дом казался слишком маленьким для такой большой собаки.
- Никто не будет умирать или стареть, - сказал Тоби, продолжая описывать мир, который он бы сделал, - так что щенок всегда будет щенком, и никогда не будет больше одного на весь вид, и мир не перенаселят, и тогда никому не надо будет убивать кого-то другого.
Это, конечно, был тот самый рай, который, как предполагают, когда-то существовал.
- Я вообще бы не стал делать пчел, пауков или тараканов, или змей, произнес он, морщась от отвращения. - В них никогда не было смысла. Бог, должно быть, был тогда в дурном настроении.
Хитер рассмеялась. Она любила каждую черточку этого малыша.
- Ну, да. Он должен был быть чем-то расстроен, - настаивал Тоби, снова глянув на экран.
Он так похож на отца. У него прекрасные серо-голубые глаза Джека и его открытое простодушное лицо. Отцовский нос, но ее светлые волосы, и сын слегка маловат для своего возраста, так что, возможно, унаследовал больше физических черт от нее, чем от отца. Джек высокий и крепкий: Хитер худая, пяти футов четырех дюймов. Тоби, конечно же, был сыном их двоих, и иногда, как теперь, его существование казалось чудом. Он был живым символом ее любви к Джеку и любви Джека к ней, и если смерть - это та цена, которую нужно платить за чудо рождения нового существа, тогда, вероятно, сделка, заключенная в Эдеме не была такой уж несправедливой, как иногда кажется.
На экране кот Сильвестр пытался убить канарейку Твити, но, в отличие от настоящей жизни, крошечная птичка одерживала верх над шипящей зверюгой.
Зазвонил телефон.
Хитер отложила книгу на подлокотник кресла, скинула платок и встала. Тоби уже съел весь шербет, и она по пути на кухню взяла пустую вазу с его колен.
Телефон был на стене рядом с холодильником. Она поставила вазу на стол и подняла трубку.
- Алло?
- Хитер?
- Да, говорите.
- Это Лайл Кроуфорд.
Это был капитан из отдела Джека, которому он непосредственно подчинялся.
Может быть, из-за того, что Кроуфорд никогда не звонил ей раньше, или что-то было в его голосе, или, может быть, это только инстинкт жены полицейского, но она сразу же поняла, что случилось что-то ужасное. Сердце начало колотиться, и на секунду у нее перехватило дыхание. Затем внезапно она задышала часто, выдыхая одно и то же слово: "Нет, нет, нет".
Кроуфорд что-то говорил, но Хитер не могла заставить себя слушать его, как будто то, что случилось с Джеком на самом деле, не случится, если она откажется слушать жуткие факты, обращенные в слова.
Кто-то постучал в заднюю дверь.
Она обернулась, посмотрела. Через окно в двери она разглядела мужчину в промокшей от дождя форме. Луи Сильвермен, другой полицейский из отдела Джека, хороший друг уже восемь, девять лет, а может быть, дольше: у него было живое лицо и буйная рыжая шевелюра. Он был другом и потому пришел к задней двери, вместо того чтобы стучаться в переднюю. Не так официально, не так дьявольски холодно и ужасно, - о Боже, просто друг у задней двери с какими-то новостями!
Луи позвал ее. Имя, заглушенное стеклом. Он так печально его произнес.
- Подождите, подождите, - сказала она Лайлу Кроуфорду, отняла трубку от уха, и прижала ее к груди.
Она закрыла глаза тоже, так, чтобы не видеть лица бедного Луи, прижатого к стеклу двери. Такое грустное лицо, мокрое и серое. Он тоже любил Джека, бедный Луи.
Она закусила нижнюю губу, зажмурилась сильнее и прижала трубку обеими руками к груди в попытке найти в себе силы, и молясь о том, чтобы ей хватило их.
Она услышала скрежет ключа в замке задней двери: Луи знал, где на крыльце они прячут запасной.
Дверь отворилась. Он вошел внутрь, и вместе с ним звук усиливающегося дождя.
- Хитер!.. - начал он.
Звуки дождя. Холодный, безжалостный звук дождя.