Ответ на это крылся в его личном деле. Несмотря на полную реабилитацию и снятие судимости, в личном деле майора Дубова стояла короткая пометка: «Судимость по 58. ст.» Этого было достаточно, чтобы испортить всю дальнейшую жизнь человека, на которого пал жребий.
3.
За время пребывания в Карлсхорсте я очень сблизился с капитаном Белявским. Постепенно я познакомился с его прошлым, о котором он говорил очень неохотно, большей частью обрывками фраз.
В 1936 году Михаил Белявский находился в Испании, где он в чине советского лейтенанта служил при штабе республиканских войск. В это время в Советском Союзе его отец был арестован и бесследно исчез в разгуле «ежовщины».
Белявский был немедленно отозван из Испании и без объяснения причин демобилизован. Вплоть до 1941 года он делил судьбу остальных родственников «врагов народа», т. е. был человеком за бортом – для него были закрыты все области советской жизни, где требовалось заполнять анкету. Смысл и значение этого может понять только советский человек.
В начале войны 1941 года Белявского не призвали в Армию как «политически-неблагонадёжного». Когда немецкие войска подступили вплотную к Ленинграду, родному городу Белявского, он явился в Военкомат и подал рапорт о зачислении его в Армию добровольцем.
Его просьба была удовлетворена, в тот же день он в качестве рядового солдата был брошен в бой в составе штрафного батальона, т. е. попросту на убой. Но на этот раз судьба оказалась милостивее, чем государство – Белявский отделался только ранением.
Последующие три года он провел рядовым солдатом в осаде Ленинграда. Он был образцовым солдатом и его несколько раз выдвигали для аттестации в офицерское звание, но каждый раз этому препятствовала анкета. В 1944 году, когда положение с офицерскими кадрами было исключительно тяжёлым, Белявского снова вызвали в штаб.
Полковник просмотрел анкету Белявского, затем, указывая пальцем на «58 ст.», спросил: «А зачем Вы пишете глупости в анкетах?» Белявский стоял молча.
«Вы что – воевать не хотите?» – резко повторил полковник, избегая встречаться взглядом с орденами на груди солдата.
Белявский только пожал плечами. Ордена тихо зазвенели, как бы отвечая на вопрос полковника.
«Если Вы пишете подобные вещи, то я могу повернуть Ваше дело как уклонение от воинской службы», – сказал полковник. – «Возьмите новую анкету и заполните так, как надо. Для военного звания оставьте чистое место».
Солдат Михаил не вернулся больше в свою роту. Зато на другой день в Москву выехал старший лейтенант Белявский. В его кармане лежало командировочное предписание в Военно-Дипломатическую Академию Генштаба Красной Армии. В военное время требуются люди и нет времени проверять анкеты. Для этого будет время после войны – для тех, кто останется жив.
Таким образом, Михаил Белявский попал в одну из наиболее привилегированных Военных Академий СССР.
Осенью 1945 года Белявский был отчислен из Академии и в чине капитана направлен на работу в Советскую Военную Администрацию в Германию. Это было нормальным явлением. Многих слушателей Академии снимали с учёбы даже среди учебного года и направляли на работу.
В Берлинском Кремле Белявский полной грудью вдохнул воздух Победы. Работа в Контрольном Совете дала ему возможность снова почувствовать себя настоящим человеком и полноценным гражданином советского общества. Он думал, что после победного окончания войны государство решило забыть мелкие личные счёты со своими гражданами. Тем более, если эти граждане искупили свою проблематичную вину кровью, пролитой ради сохранения этого государства.
Личное дело капитана Белявского, хранящееся в отделе Кадров СВА, было безупречным. Во всех характеристиках стояла фраза: «Партии Ленина-Сталина предан». Хотя эта фраза была стандартной и стояла в личном деле почти каждого офицера, в деле капитана Белявского она больше соответствовала действительности, чем в делах большинства других офицеров.
В один из дней, отведённых для политучебы, капитан Белявский, как обычно, явился на службу на два часа раньше, занял место и развернул конспекты. Кружок Белявского был повышенного типа и состоял целиком из людей с высшим образованием.
Кругом сидели далеко не глупые люди. Они с серьёзным видом листали в «Кратком Курсе», делая вид что с головой погружены в это занятие. В то же время все они в душе сознавали, что книга эта – сплошная ложь и фальсификация, к тому же написанная безграмотным полудетским языком.
Руководитель кружка, в обычное время такой же обычный человек, как и остальные члены кружка, начинает занятия вопросом: «Ну, кто желает выступить по третьей главе? Добровольцем?!» Присутствующие ниже опустили головы над книгами. Одни ещё усиленнее стали листать в конспектах, другие устремили взор в стол, как бы концентрируя свои мысли и давая понять, что они предпочитают выступить позже. Желающих выступить добровольно не оказалось.
«Ну, что-ж… Тогда будем по списку…» – предложил руководитель.
Он вызывает первого по списку. По комнате проносится вздох облегчения.
Большинство руководителей имеет алфавитный список членов кружка. Каждый знает за кем он идёт. Здесь вопрос решается просто. Первый по списку начинает пересказывать главу, второй в это время читает дальше свой абзац и подчеркивает красным карандашом. Пока первый отговорился, второй уже подготовился. Таким образом, занятия в большинстве политкружков проходят по-семейному.
Все присутствовавшие прорабатывали и перерабатывали «Краткий Курс» уже по несколько раз. Всем эта обезьянья комедия надоела до смерти. Исполнив свой долг, человек смотрит в окно, курит или чинит карандаши.
Все шло своим чередом как обычно. Монотонно гудели голоса выступающих. Руководитель сидел, устремив взор в свою записную книжку и не слушал что говорится. В комнате было жарко и людям хотелось спать. И вот в этом сонном царстве с капитаном Белявским неожиданно произошло нечто, причину чего он и сам затруднился бы объяснить.
Когда подошла его очередь выступать, он должен был рассказать по книге о трех походах Антанты. Тема, если взять её в отдельности, была героическая и перекликалась с событиями недавно окончившейся войны. Капитан Белявский встал и заговорил.
С первых же его слов руководитель кружка поднял сонные глаза от записной книжки и удивлённо посмотрел на говорящего. Затем все присутствующие в комнате стали поочередно бросать в его сторону недоумевающие взоры.
Белявский говорил как на трибуне. Голос его звучал необычайно уверенно, почти захватывающе. В нем была вера, был призыв. Он описал три попытки иностранных интервенций в СССР после революции 1917 года и удачно увязал это с вторжением и разгромом гитлеровских армий в 1941-45 годах.
Он не пересказывал «Краткий Курс», он говорил от себя, от сердца. В недоумевающих взорах остальных членов кружка стоял немой вопрос: «Что он – с ума сошёл?! К чему этот излишний труд?!» В этот день на политзанятиях в качестве наблюдателя присутствовал инструктор Политуправления СВА. Выступление Белявского привлекло его внимание. Видно ему не часто приходилось слышать, чтобы на политзанятиях люди говорили с верой в голосе.