— Вы мне не мешаете. Давайте отложим этот разговор до Москвы, — предложил Дронго.
Еще через час они прибыли на Северный вокзал Парижа, откуда, взяв такси, сразу поехали в аэропорт Шарля де Голля. Выяснилось, что прямых вечерних рейсов нет и лететь придется через Франкфурт. В этот немецкий город каждые полчаса отбывали самолеты, а уже оттуда только «Люфтганза» совершала четыре рейса в день в Москву. Вылететь из Парижа можно было через сорок минут. Парижский аэропорт имени Шарля де Голля когда-то был символом прогресса, и его стеклянные ярусы, пересекающие внутренний атриум аэропорта с разных сторон, были весьма смелым дизайнерским решением в шестидесятые годы. Но с годами аэропорт обветшал, кое-где треснули панели облицовки, в некоторых местах плохо работали дорожки эскалаторов. Аэропорт нуждался в реконструкции, и многие международные рейсы уже совершались из Орли.
Во Франкфурт можно было улететь, не проходя пограничного и таможенного контроля. Сказывалось преимущество Шенгенской зоны. Они сидели в кафе, и Дронго по-прежнему молчал, размышляя о случившемся. Мурсаева взглянула на него.
— Называется приехали в Европу, — сказала она несмело.
— Никто не мог предположить того, что произойдет, — хмуро сказал Дронго.
— Вы чем-то недовольны? — спросила она.
— Когда я совершаю явные ошибки, я бываю недоволен. Скажите, вы кому-нибудь рассказывали о нашем путешествии?
— Нет, конечно. Кому я могла рассказать? На работе я сообщила главному редактору, что вылетаю в Европу и попросила три дня отпуска. Она мне разрешила, знает, что у меня сын учится в Англии. А больше никому не говорила.
— Вы знали, что ОНК хочет купить компанию вашего брата?
— Понятия не имела. В этих делах я не разбираюсь, я же вам говорила. Думаете, что из-за этого убили моего брата?
— Во всяком случае, его положение становилось достаточно сложным. Он заложил двадцать пять процентов своих акций, понимая, что их могут выкупить его конкуренты. Неужели он вам ничего об этом не рассказывал?
— Нет, ничего.
— Пять процентов, — вспомнил Дронго, — ОНК не хватало пяти процентов, чтобы получить контрольный пакет акций и стать фактическим хозяином «Прометея». И насколько я могу судить, они уже сумели купить эти пять процентов, иначе не стали бы вмешиваться в ход расследования и просить меня завершить свои поиски. Но Шенгелия уверял меня, что не продал свои пять процентов, и я ему верю. Он очень богатый человек, достаточно независимый, на него не так-то легко оказать давление. Даже такой крупной государственной структуре, как ОНК. Если он сказал правду, то получается, что пять процентов своих акций продал кто-то другой. И человек, который продал эти пять процентов, должен был понимать, что он делает, фактически передавая контрольный пакет акций в руки конкурента «Прометея».
— У рядовых акционеров было мало акций, — вспомнила она, — не так много. Кажется, ОНК сумел собрать до двадцати процентов.
— Верно. Пятьдесят процентов акций плюс одна были у вашего брата. А по пять процентов имели другие крупные акционеры. Клуб «Орфей», который представлял Шенгелия, семья Авдеечева, Ивашов и Кобаев. Правильно?
— Да. Только вы напрасно гадаете. Акции мог продать только Шенгелия.
— Почему только он?
— Кобаев был старым другом нашей семьи. А Ивашов и так стал исполняющим обязанности президента компании. Зачем ему отдавать акции компании, в которой он стал руководителем?
— Правильно, — согласился Дронго, — а вы говорите, что не разбираетесь в этих делах. Рассуждаете вы достаточно квалифицированно.
— Просто я не могу поверить в предательство Ивашова или Кобаева. Поэтому считаю, что это сделал Шенгелия. Он человек с большими связями, и на него могли выйти нужные люди.
— А семья Авдеечева? После смерти мужа его вдова могла решить продать акции.
— Никогда. Я знаю Лизу. Она скорее умрет с голоду, но не отдаст акций. К тому же она неплохой экономист, знает толк в подобных вещах. Кстати, прямо сейчас я могу позвонить и узнать у Лизы, что она сделала с акциями компании «Прометей».
Эльза Мурсаева достала мобильный аппарат. Быстро набрала номер.
— Лиза, здравствуй, — сказала Мурсаева, взглянув на Дронго, — как дела? Да, я знаю. Мне тоже ужасно жалко. С Аллой все так страшно получилось. Нет, мы пока ничего не знаем. Спасибо, Лиза. Спасибо тебе за все. Я хотела узнать у тебя насчет акций. Да, да, насчет пяти процентов акций компании «Прометей». Они еще у тебя? Ты их никому не продала? Нет? Спасибо большое, Лиза. Да, я завтра буду в Москве. Нет, я остановлюсь не дома. Приеду и тебе все расскажу. Спасибо, спасибо, Лиза.
Она убрала аппарат. Объявили о начале посадки на рейс во Франкфурт.
Они встали на длинную ленту транспортера, вывозившего их в салон для посадки.
— Может, они набрали еще пять процентов у мелких вкладчиков? — предположил Дронго.
— Нет, — ответила она, — иначе об этом все бы узнали. Это невозможно.
— Но у них есть контрольный пакет акций, — настаивал Дронго, — я в этом уверен. Можно проверить по регистрации, у кого именно они купили недостающие акции, но это сложное дело.
— Все-таки Шенгелия, — убежденно сказала она, — а Мальгасаров мог об этом знать.
— Может, еще раз поговорить с Ивашовым? И с Кобаевым? Дайте мне номер его телефона.
Они вернулись в Москву поздно вечером. Дронго позвонил Сергею, чтобы их встретили в аэропорту, и водитель приехал вместе с Кружковым.
Когда сели в машину, Кружков спросил:
— Вы его не нашли?
— Нашли, — ответил Дронго, — только очень поздно. Кто-то успел перед нашим приездом загнать нож ему в сердце.
Кружков вздрогнул. Обернувшись, посмотрел на Дронго и на его спутницу.
— Его убили? — не поверил он. — Его тоже убили?
— Вот такой невероятный факт, — невесело прокомментировал Дронго, — мы опять не успели.
— Но так не бывает, — возразил Кружков.
— Не бывает, — согласился Дронго, — вот такая опрокинутая реальность у нас получается. Но я сам видел убитого. Стоял рядом с ним. И не доверять собственным глазам у меня нет оснований.
— В обоих случаях вы видели убитых, — взволнованно сказал Леонид.
— Надеюсь, ты не считаешь, что именно я убил их? — невесело спросил Дронго.
— Нет, — ответил Кружков, — но это сделал человек, который знает, куда вы пойдете.