Странно. Хотя ее сознание больше не воспринимало смысл, все же неприкрытая злоба, откровенная жестокость задели за живое. Каким-то образом ей удалось приподняться, наклониться вперед и плюнуть ему в лицо.
Он выскочил из-за стола, вытирая лицо рукой. Рывком подняв Салли на ноги, он ударил ее так сильно, что она покачнулась и рухнула на пол. В тот же миг дверь распахнулась и в комнату влетели те двое, что притащили ее сюда.
Интересно, они пекутся о его безопасности?
Салли слышала, как он сказал:
– Она плюнула в меня, а потом набросилась. Принесите мне три миллиграмма халдола. На этот раз никаких пилюль. Нужно слегка успокоить нашу бедняжку!
Нет! Она знала, что, если они дадут ей еще хоть немного этой гадости, она умрет. Она это знала, знала... Собрав все силы, Салли, пошатываясь, поднялась на ноги. Подбежала к широкому окну. Слыша за спиной крики, она бросилась прямо в стекло. На мгновение взлетела, воспарила, стряхивая с себя осколки стекла, взвиваясь все выше над прекрасной лужайкой, улетая прочь от него, от всех ужасов, связанных и с ним, и с этим местом. Потом она уже больше не летела. Она слышала визг и осознала, что это визжит она сама. Салли почувствовала, как боль наваливается на нее, давит, тянет вниз, все ниже и ниже, пока не наступила темнота и прекрасное Ничто...
* * *
Но крик не прекращался. Как же так?! Она не может кричать, она же без сознания!
Следующий крик заставил ее мгновенно проснуться. Девушка приподнялась на кровати и напряженно прислушалась. Кричали здесь, в доме Амабель, а вовсе не в ее сне. Салли не шевелилась, только ждала и ждала... Кот? Нет, это был человеческий голос, крик боли – уж ей ли не знать! Бог свидетель, за последний год она наслушалась этого достаточно.
Кто же это? Амабель? Накануне вечером тетушка уложила ее еще в девять часов, положив сверху целых три одеяла, двигаться не хотелось, но Салли заставила себя выбраться из теплой постели. В маленькой комнате для гостей было холодно, как в холодильнике, и черно, как на дне иед1, миною котла. У Салли не было халата, только длинная фланелевая ночная рубашка. Скотт терпеть не мог ее ночные рубашки, он ненавидел... нет, к черту Скотта, не надо о нем думать! На самом деле он для нее ничего не значит, уже давно перестал значить.
В кромешной тьме Салли с трудом нашла дорогу к двери и, осторожно толкнув, открыла ее. В узком коридоре царила такая же темнота. Салли подождала немного, потом еще немного, не желая услышать этот крик, но чувствуя, что ей придется его услышать. И точно, снова раздался этот ужасный вопль. Может, в нем прозвучало удивление, сейчас она не могла бы сказать с уверенностью. Ступая по полу в одних носках, она двинулась в сторону спальни Амабель. Снова послышался крик, Салли споткнулась и опрокинула столик. Кричали снаружи, она была в этом уверена. Это не Амабель, слава Богу, с ней все в порядке. Тетя, наверное, знает, что предпринять.
Что же это было? Салли потерла ушибленное бедро и поставила столик на прежнее место у стены. Вдруг дверь в спальню Амабель внезапно распахнулась.
– Что происходит? Салли, это ты?
– Я, Амабель, – прошептала Салли. – Я услышала, как кто-то кричал, и подумала, что это вы. Что это?
– Я ничего не слышала. Возвращайся в кровать, дорогая. Наверное, ты видела дурной сон, и поэтому тебе послышалось. Господи, ты белая как полотно. Тебе действительно снились кошмары?
Салли кивнула, потому что так оно и было. Но ведь крик звучал несколько раз, снова и снова, он не мог быть частью ее сновидения. Ее кошмар – это воспоминания, которые она ненавидела, но ничего не могла поделать с ними. Они всегда приходили к ней во сне, когда она была против них бессильна.
– Иди в кровать. Бедная девочка, ты вся дрожишь, как осенний лист, ложись скорее.
– Но я слышала крик дважды. Сначала мне показалось, что это вы, но потом я поняла, что кричат на улице.
– Нет, детка, на улице никого нет. Ты так устала, за последние несколько дней произошло столько всякого, что я бы не удивилась, если бы ты услышала «Роллинг Стоунз», орущих на предельной мощности своих легких. Это был всего лишь ночной кошмар, не более того. Не забывай, дорогая, что мы в Коуве. Здесь никогда ничего не случается. Если ты и вправду что-то слышала, то, поверь мне, это был ветер. Возвращайся в постель.
Салли вернулась к себе. Она лежала, но не могла расслабиться и напряженно ждала. Ей было так холодно, что она даже подумала: интересно, замерзнут ли слезы на щеках, если она заплачет. Она готова была поклясться, что услышала, как тихо открылась и закрылась дверь, но ей не хватило духу встать и посмотреть, в чем дело. Она было расслабилась, но потом снова одеревенела в предчувствии проклятого крика. Но криков больше не было. Возможно, Амабель и права. Салли была совершенно измотана, а крик во сне был жутким и до ужаса реальным. А может, она и впрямь ненормальная – параноик, шизофреник, психопатка... Они целых полгода называли ее чем-то в этом роде. Интересно, если бы она воочию увидела человека, который действительно кричал, это тоже было бы галлюцинацией? Плодом ее воображения? Не исключено. Нет, сейчас она не станет об этом думать, это слишком больно. Под утро она наконец уснула и на этот раз без снов.
Джеймс Рейли Квинлан почувствовал прилив сил, которого не было всего лишь минут двадцать назад. Его тело, буквально гудело от избытка энергии – все потому, что она здесь, теперь он был в этом уверен. Он почти ощущал ее присутствие. Ему всегда было присуще какое-то шестое чувство – нечто большее, чем интуиция. Оно снисходило на него внезапно, и он всегда, даже еще будучи ребенком, следовал его голосу. Пару раз он не послушался, и в результате оба раза оказывался в глубоком дерьме. А сейчас, когда он в крайне критическом положении, если ошибется, ему придется за это заплатить. Но он не ошибается. Он нутром чувствовал ее присутствие в этом маленьком, в высшей степени очаровательном и ухоженном городке.
Чертов городишко! До того безупречен, совершенен, словно голливудская декорация, точь-в-точь как родной город Терезы. Реакция знакомая. Квинлан вспомнил, что такую же смутную неприязнь он испытал, когда приехал в небольшой город в штате Огайо, чтобы жениться на Терезе Раглан, дочери местного судьи.
Он поставил свой серый «бьюик-регал» на размеченную стоянку автомобилей перед магазином «Лучшее в мире мороженое». Два широких окна с зеркальными стеклами были отделаны по всему периметру ярко-голубой полосой. Сквозь них был виден интерьер магазина: маленькие круглые столики и старомодные белые стулья из кованого железа. За прилавком стояла пожилая женщина. Зачерпывая из встроенной в прилавок емкости шоколадное мороженое, она одновременно беседовала с покупателем. Фасад магазина был выкрашен в безупречно белый цвет. Местечко прелестное, как раз под стать всему остальному городку, но по какой-то необъяснимой причине Квинлану не нравилось то, что он видел.
Он вышел из машины и огляделся. По соседству с магазином расположился небольшой универмаг. Вывеска на фасаде, буквы которой, казалось, попали сюда прямо из викторианской эпохи, гласила: «Пурн Дэвис: вам нужно – я продам!»