Дверь нам открывает миссис Гортон.
— Брюстера и Коди нет дома, — говорит она, но её враньё тут же разоблачено: из дверей вылетает Коди и набрасывается на мою сестру с объятиями, едва не сбивая её с ног.
— Брюстер спит, — говорит миссис Гортон, но я успеваю заметить его в окне второго этажа — он выглянул между ставнями и тут же спрятался. Что-то для Образца Добродетели миссис Гортон слишком много врёт.
Она рассказывает, что всю эту неделю врачи мучают мальчиков всякими медицинскими и психологическими обследованиями. Принимая во внимание многочисленные следы побоев на теле Брюстера — без сомнения, причинённые его покойным дядей — у врачей полно работы.
— Мне всего лишь нужно поговорить с ним, — умоляет Бронте.
— Он никого не хочет видеть.
На этот раз миссис Гортон говорит правду, и Бронте это понимает. Вижу, как больно ранит её нежелание Брю увидеться с нею.
— Пожалуйста, передайте ему вот это, — говорит она. — Скажите, что это от Бронте.
Она протягивает бывшей учительнице небольшой томик в обложке пастельных тонов — слащавые стишки, какие продают обычно в киосках с поздравительными открытками. Уж конечно это не та поэзия, которая по душе Брюстеру. Однако миссис Гортон при взгляде на расписанную розочками книжку растрогана почти до слёз.
— Конечно, передам, дорогая.
Мы уходим домой. Миссия провалилась.
— Неужели ты думаешь, что он будет в восторге от этого сюсюканья? — спрашиваю я.
— Это не для него, — объясняет Бронте. — Это для неё. Надо же к ней подмазаться. Тогда в следующий раз она впустит меня!
Поправка: миссия завершилась успехом.
ПЯТНИЦА: Бронте предпринимает собственное расследование и не гнушается подслушиванием. Из разговоров учителей между собой мы узнаём о проблеме:
В ситуациях, подобных нынешней, социальная служба готова перепрыгнуть через собственную голову, чтобы как можно скорее поместить детей к приёмным родителям. Фактически, любой, у кого полицейское досье чисто, может стать опекуном. А поскольку Гортоны уже забрали себе Брю и Коди, они в списке потенциальных опекунов стоят на первом месте. Однако выяснилось, что мистер Гортон в молодости, ещё до того, как нашёл Бога, отсидел шесть месяцев за угон автомобиля; хотя его преступление давно стало достоянием истории и Бог скушал его и не подавился, в глазах закона он запятнан. Чета Гортонов не сможет стать приёмными родителями.
Им, без сомнения, откажут, это лишь вопрос времени. А тогда Брюстера и Коди заберут из дома Гортонов и поместят в государственный дом, где любовь и внимание распределяются по принципу свадебного пирога: чем больше едоков, тем меньше достанется каждому.
В эти выходные Бронте осеняет Великая Идея. Как я и предчувствовал.
Воскресенье. Мы моем мамину машину. Похоже, скоро начнётся дождь, но эта работа даёт нам возможность ускользнуть из дому. Наши мозги и руки заняты — ну, вы знаете, что говорят про безделье, которое корень всякого зла и всё такое. Мы обрызгиваем машину шампунем, не обращая ни малейшего внимания на то, что одно из окон открыто и внутренняя обивка уже вся насквозь мокрая — всё равно мама ругаться не будет. Она больше на нас не кричит — боится, что мы закричим в ответ; ведь в последнее время у нас против неё куда более мощное оружие, чем у неё против нас. Из чего недвусмысленно следует, что теперь мы с Бронте обладаем сверхвластью в рамках нашей отдельно взятой семьи, а сверхвласти никто в здравом уме не осмеливается бросить вызов. Но если честно, я бы предпочёл, чтобы всё вернулось на свои места и в регионе воцарилась стабильность.
— Гортоны получат отказ, это ясно. — говорит Бронте. — И ты знаешь, что тогда произойдёт. Их засунут в какой-нибудь приют, или в богадельню, или ещё куда...
— Сейчас не времена Диккенса, — возражаю я. — Богаделен давно уже нет. Двадцать первый век на дворе!
Правда, я не имею понятия, что собой представляют современные сиротские приюты. Раз в месяц на ручке нашей входной двери появляется пластиковый пакет жеманного розового цвета с надписью: «Подайте ненужную вам одежду такому-то дому для таких-то-растаких-то детей!» Ещё я в курсе, что Брюстера ужасает перспектива угодить в один из этих приютов.
— Куда бы они ни угодили, ничего хорошего их там не ждёт, — произносит Бронте, выкручивая свою губку так, будто жаждет придушить её.
Я точно знаю, к чему она ведёт — говорю же, что уже давно этого жду, но решаю не портить ей удовольствие самой высказать свои соображения. Прикидываюсь дураком.
— Может, найдутся какие-нибудь другие приёмные родители? — предполагаю я.
— Только этого ещё Брюстеру с Коди не хватало, чтобы их только и знали перекидывали из одного дома в другой! — Она разбрызгивает шампунь по капоту широкими извилистыми линиями, и переходит к сути: — Да это просто курам на смех! Ведь у нас свободна большая комната — как раз для них обоих!
Я накладываю маленькие, ровные завитки пены на заднее стекло и не тороплюсь отвечать. Наконец, выдаю фразу, которую она так ждёт:
— Но в комнате для гостей живёт папа.
Она пожимает плечами.
— Подумаешь. Не навечно же он там обосновался.
На это я ничего не возражаю — а зачем? Ведь у нашего папы в том, что касается ночлега, целый набор вариантов: он может, например, вернуться в свою прежнюю спальню и делить её с мамой; или он может переехать жить в другое место; может, в конце концов, разбить палатку на заднем дворе — словом, колесо рулетки всё ещё вращается, и неизвестно, какой цвет — красный или чёрный — выпадет нашему папе, упокой Господи его душу.
— Даже если бы мы отдали им свою гостевую, — рассуждаю я, — неужели ты думаешь, что наши родители позволят твоему бойфренду жить с тобой под одной крышей?
— Они не ретрограды какие-нибудь, — парирует Бронте, — а кроме того, мы сексуально неактивны, чтобы ты знал, спасибо всем большое.
Я ухмыляюсь.
— Это ты сейчас так говоришь.
Она швыряет в меня мокрой губкой. Я уклоняюсь, и губка шмякается о почтовый ящик.
— А, забудь, — сердито ворчит она. — Я ничего не говорила. Всё равно идея глупая.
Но она ошибается. Я вспоминаю тот день, когда мы играли в баскетбол. Как отлично мы с папой чувствовали себя — словно прежняя, сплочённая семья! И Брю в неё неплохо вписывался. Может, нашей рулетке вовсе не обязательно выбирать между чёрным и красным? Ведь есть ещё и чудесное зелёное двойное зеро...
Я подбираю упавшую губку и отдаю её сестре.
— Значит, так, — говорю. — Это предложение должно исходить от меня, потому что если они услышат это от тебя, то — ретрограды, там, не ретрограды — они просто попáдают в обморок.