Наверно, в моих же собственных интересах было бы оставить Бронте в покое и не пытаться ни до чего докопаться. В интересах, но не в силах. Поэтому после ужина я направляюсь в комнату сестры.
Дверь распахнута настежь, но я смиренно стучу. Вообще-то я не робкого десятка, но только не сегодня.
Бронте, должно быть, тоже обратила на это внимание — она поднимает голову от уроков, и стандартное выражение досады при виде меня на её лице сменяется любопытством, а может, даже и некоторой озабоченностью, потому что она спрашивает:
— Что — что-нибудь не так?
Пожимаю плечами.
— Да нет. Просто хотел поговорить с тобой о Брюстере.
— Пошёл вон!
— Думаю всё же, тебе стоит меня выслушать.
Она скрещивает на груди руки с выражением типа: «говори-говори, а мы послушаем».
— Ты знаешь, где он живёт, так? — спрашиваю я.
— В доме он живёт, вот где, — отвечает она, — точно так же, как мы с тобой.
— Ты когда-нибудь встречалась с его семьёй? Я имею в виду, с его дядей, ведь он с дядей живёт?
— К чему ты клонишь?
— Он когда-нибудь рассказывает о своём дяде?
— Нет, — говорит Бронте.
— Может быть, тебе стоило бы его расспросить.
С этими словами я поворачиваюсь, но прежде чем уйти бросаю взгляд на сестру: она застыла над тетрадью с карандашом в руке. Не пишет. Отлично. Значит, мои слова заставили её призадуматься. Не знаю, что она предпримет, но так она этого дела не оставит. Впрочем, я и сам не знаю, что бы сделал на её месте.
Наш район претендует на звание самого быстрорастущего жилого комплекса во всём штате. Вот только что перед вашими глазами простирался пустырь; теперь моргните — и на пустыре уже выросли дома; моргните снова — и рядом с домами уже торчит торговый центр. Так и представляю себе бедняг-фермеров, которые смотрят в замешательстве на скопление розовых стен и красных черепичных крыш, и не могут понять, когда это их кукурузные поля успели превратиться в благоустроенные пригороды.
На самом деле эти фермеры продали свои земельные наделы за невероятную цену и сорвали очень даже недурной куш, так что жалости они у меня не вызывают. А бывает и так, что хозяева земли всё выгадывают, всё выжидают, как бы продать подороже, да так и остаются у разбитого корыта.
Громила как раз в таком месте и живёт. Когда-то это была небольшая ферма, но хозяйство уже давно заглохло, овощные грядки заросли сорняками и кустарником. Ну просто разлагающаяся язва на теле нашего посёлка, щеголяющего своими опрятными лужайками.
У них на ферме есть бык. Самый настоящий, только слишком старый и слабый, чтобы вести себя как подобает быку. Похоже, он никому не нужен, даже самому себе. Бывает, по дороге в школу детишки дразнят беднягу, он фыркает, ярится, делает вид, что сейчас кинется бодать ограду, но быстро остывает, поняв, что это усилие ему не по плечу. Мне кажется, Громила чем-то смахивает на этого быка.
В тот день, когда я провожаю Громилу домой, быка настигает смерть.
Шпик из меня никудышный, ну, да и Громила особой наблюдательностью не отличается, так что мне удаётся проследовать за ним к его дому. Не знаю, какие открытия я рассчитываю там совершить, но что поделаешь — любопытство родилось раньше меня. К тому же я уверяю себя, что мной движет не просто любопытство, а то, что юристы называют «тщательным исследованием обстоятельств дела»; мол, я совершаю это даже не ради себя, а ради Бронте. Хотя, конечно, узнай она, что я увязался хвостом за её парнем, — пришлось бы мне искать себе донора на новые печень с почками.
Вообще-то я знаю, где живёт Громила, но мне хочется подсмотреть, чем он занимается по дороге. Может, встречается с другими подозрительными личностями, типа торговцев наркотиками? Я клятвенно пообещал себе, что не буду делать никаких поспешных выводов, но решил смотреть в оба и держать ушки на макушке.
Но нет, сегодня он ни с кем не встречается. Настоящий волк-одиночка. Идёт, глубоко погружённый в свои мысли — о чём бы они ни были. За всё время он оглянулся только один раз, но между нами шли другие ребята, так что он меня не увидел. Я прихватил с собой клюшку для лакросса, но стараюсь, чтобы она не бросалась в глаза — если он её заметит, то может заинтересоваться, в чьей руке обретается данный снаряд.
Их ферма размером в акр окружена проволочной изгородью и выходит в небольшой переулок. Этот переулок, словно старинный крепостной ров, отгораживает модерновый пригород от покрытого сорняками пустыря — бывшего огорода. Напротив фермы, на другой стороне, расположен одноэтажный торговый центр — супермаркет, кафе-мороженое, Холлмарк, заведение с красноречивым названием «Счастливые ноготки» — туда, как я понимаю, дамы ходят, чтобы осчастливить свои ноготки. Вплотную к ограде фермы притулился ряд больших мусорных контейнеров, которые стоят там, как тёмно-зелёная баррикада, призванная охранять мир нормальных людей от мира Громилы.
Он открывает ржавую калитку с вывеской «Вход воспрещён», затем закрывает её за собой на засов и шагает по сорнякам к дому. Я прячусь между двумя контейнерами и подглядываю за ним. Не могу избавиться от мысли, что глядя сквозь эту покрытую ржавчиной проволочную сетку, я смотрю в другое пространство и время. Старый одноэтажный фермерский дом смахивает на хлев. Под стеной — большой поцарапанный баллон с пропаном, крыша дома вся в проплешинах — черепица осыпается. Строение, кажется, слегка косит на сторону, должно быть, фундамент осел. Вся халупа выкрашена в некий цвет, который, как я думаю, когда-то был зелёным, но с течением времени обрёл такие оттенки, которым нет названия в цветовом спектре. А запашок здесь такой, что... словом, несёт быком и тем, что быки оставляют за собой. Бедные соседи с подветренной стороны.
Сегодня старый бык выглядит каким-то вялым. Вернее, он вообще очень плохо выглядит. Я не слишком разбираюсь в скоте, но если большое животное лежит на боку, голова у него вывернута под нелепым углом, а глаза не мигая смотрят вдаль, шансы на то, что он просто прилёг вздремнуть, ничтожны.
Я некоторое время наблюдаю за быком, ожидая, что тот вот-вот пошевельнётся, но нет. Теперь-то я уверен — бедняга совсем плох, потому что Громила стоит над ним с тем же тупым выражением на лице, что, как я подозреваю, можно сейчас увидеть и на моём собственном. В этот момент на крыльце появляется его братец.
Моментальный снимок братца:
Босоногий, джинсы рваные, полосатая футболка такого же неопределённого цвета, что и стены старой развалюхи. Из носу у него течёт — даже с моего наблюдательного пункта видно, как блестит его верхняя губа. Песочные волосы, где слово «песочные» нужно понимать буквально — похоже, будто пацана возили головой по песку и по грязи. На макушке птицы могли бы свить себе гнездо, и никто бы этого не заметил. Не преувеличиваю. Ну разве чуть-чуть. Словом, зверёныш.