Но тут она почувствовала, как что-то схватило её за руку. Что? Что это?! Она ничего не видела, её окружала каменная тьма, но голос, приглушённый и неясный, сказал:
— Держись за меня! Не отпускай!
И к своему изумлению, Алли услышала, как заржала лошадь.
Что до междумирных монет, то в одной из книг Мэри Хайтауэр есть только вот это упоминание о них:
«Они не блестят, не сияют, в них нет и следа благородных металлов. Эти так называемые «монеты» не представляют собой ни малейшей ценности, так — бесполезные железяки, достойные только того, чтобы быть выброшенными из кармана вместе с прочим мусором. А ещё лучше — опусти монетку в фонтан, на счастье».
По настоянию Мэри они вернулись в Атлантик-Сити, чтобы подобрать Вари, но его нигде не было. Под конец поисков Мэри решила, что с ним, наверно, стряслось что-то страшное: он либо упал с мола, либо его захватила вернувшаяся команда МакГилла и забрала с собой в море. «Сульфур Куин» тоже исчезла.
Мэри могла бы пуститься на поиски танкера, но того не видно было даже на горизонте, и ничто не указывало, в каком направлении он ушёл. Так же как и тогда, когда Ник и Любисток угодили в плен к Проныре, Мэри обязана была поставить интересы своих детей выше личных. На борту дирижабля находилась тысяча Послесветов, и её долг был в первую очередь позаботиться о них. Исчезновение Вари тяжёлым камнем легло на душу Мэри. Она во всём винила себя и только себя.
Опечаленная, она сдалась и приказала Спидо поднять «Гинденбург» в воздух. Когда дирижабль взял курс на север, Мэри отправилась в свою каюту (у неё на воздушном корабле была отдельная каюта), закрыла дверь, легла на койку и заплакала. А после этого она сделала то, чего уже долгие годы не могла себе позволить: закрыла глаза и уснула.
Ник, в противоположность ей, не спал. Он совершенно измотался, был эмоционально опустошён. Ему, как никому другому, следовало бы хоть немного отдохнуть, но он не мог — слишком многое ему необходимо было обдумать.
Было кое-что, чего он никак не мог постигнуть, нацепить соответствующую этикетку и уложить на полочку. Юноша знал, что не успокоится, пока не поймёт, чтó его заботит.
Он забрался под самый верх корабля и уселся там на подвесном мостике. Перед ним стояло ведро с монетами, доверенное ему Мэри.
Здесь его и нашёл Любисток. Мальчик присел рядом.
— Знаешь, а они ведь мои, — сказал он. — Это я их нашёл.
— Я думал, тебе больше нет дела до таких вещей.
— И правда, нет, — подтвердил Любисток. — Я просто так говорю.
Ник выудил из ведра одну монету. Она была стёрта до такой степени, что ничего не возможно было разобрать — ни из какой она страны, ни в каком году отчеканена. И все остальные были не лучше. Такой же была и та монетка, что он когда-то нашёл в своём собственном кармане — он бросил её в фонтан, загадав желание. Забавно — выходит, и у Мэри, и у МакГилла была своя коллекция монет…
Держа на ладони холодную монетку, Ник вдруг почувствовал что-то странное. Он мог бы поклясться, что от монеты исходит какой-то ток… Электрический разряд…
И тут в его голове начало проясняться. К нему постепенно приходило понимание. Ник инстинктивно почувствовал: здесь кроется что-то поистине великое и очень-очень важное. Он зажал монетку между большим и указательным пальцами.
— Тебе известно, — обратился он к Любистку, — что монетки кладут покойникам на глаза?
— Зачем? Боятся, что веки случайно поднимутся, и народ перепугается и начнёт кричать?
— Нет. Это старинное поверие. Люди когда-то думали, что мёртвые должны платить за то, чтобы перейти в мир иной. Древние греки даже верили, что мёртвых перевозит через реку смерти лодочник — и ему надо заплатить за труд [44] .
Любисток безразлично пожал плечами.
— Что-то я не припоминаю никакого лодочника.
Ник тоже не припоминал. Но, может быть, люди видят то, что ожидают увидеть? Может, древние греки видели не туннель, а реку, а вместо света — лодку с перевозчиком?
— У меня идея, — сказал Ник. — Дай-ка сюда руку.
Любисток обрадованно протянул ему ладошку:
— Фокусы будешь показывать? Ну, там — монета исчезнет, или что-нибудь в этом роде?
— Не знаю, — ответил Ник. — Может, и исчезнет…
Он положил монетку на ладонь Любистка и согнул пальцы мальчика, так что монета теперь лежала в плотно сомкнутом кулачке.
— Что чувствуешь?
— Тёплая, — отозвался Любисток. — Очень тёплая!
Ник выжидающе смотрел на своего товарища. Прошло мгновение, затем ещё одно… И вдруг Любисток поднял глаза и ахнул. Ник проследил за его взглядом, но ничего не увидел — только балки, перекладины, да громадные водородные резервуары.
— Что? Что ты видишь?
Что бы это ни было, Любисток был так заворожён, что не мог слова вымолвить. Ник заглянул ему в глаза и увидел в зрачках мальчика какой-то странный отблеск. Это было пятно света — сначала крохотное, оно росло и становилось всё ярче.
Выражение изумления на лице Любистка сменилось радостной улыбкой, и он проговорил:
— …Я вспомнил!
— Люб?!
— Нет, — откликнулся Любисток. — Моё имя Тревис.
Но тут вспыхнул, замерцал свет, заиграла радуга — и в следующее мгновение Тревис, известный также как Любисток из Мёртвого Леса, ушёл туда, куда уходят все.
Мэри называла монеты бесполезными железяками, но Нику теперь была известна правда. Он знал также, что Мэри неглупа. Наверняка она отлично знает, в чём истинная ценность монет, вернее, их истинное назначение! Ник недоумевал: почему она пытается скрыть нечто столь важное?!
Любисток ушёл. Ушёл навсегда за Грань, в Великую Бесконечность. Воздух в том месте, где секунду назад сидел мальчик, переливался теперь волшебными красками, но прошло ещё мгновение — и сияние померкло.
Своей монетки у Ника больше не было. Он бросил её в Мэрин колодец желаний, как и все дети, находящиеся на её попечении — таково было условие доступа в королевство Мэри. Ну и ладно, ведь тут, прямо перед Ником, их было целое ведро!
Он вынул из него другую монету, положил её себе на ладонь и вновь почувствовал поток странного электричества. Но монета осталась холодна. Ник сразу понял, почему: если Любисток был готов к своему последнему путешествию, то он, Ник, нет. Значит, для него здесь, в Междумире, есть работа. И он, кажется, уже знал, в чём она будет заключаться.
* * *
Рыба-Молот с величайшим удовольствием, хоть и без особого успеха грыз стальную балку, когда к нему подошёл Ник.