— Угу, — усмехнулась я. — Чтобы меня потом изгнали из Аджита за то, что я бросаюсь с кулаками на ни в чем не повинных мирных жителей? Нет уж, спасибо! Хотя, если бы я полцикла назад его поколотила, меня бы поняли — свидетелей было предостаточно.
— Я же говорю — эгоистка, — кивнул джинн. — И действуешь исключительно по своим принципам.
Я пожала плечами.
— Эгоизм присущ всем живым существам, — философски ответила я. — Неэгоистичный человек, по-моему, не может считаться полноценной личностью, потому что будет распылять себя лишь на окружающих, совершенно забудет о себе, любимом, и, оставшись в гордом одиночестве, уже не сможет жить только собой.
— Чего ты, конечно, всеми силами будешь избегать, — пробормотал мой хранитель.
— Ясен пень, — фыркнула я.
Дома, пока мы растаскивали покупки по местам, ифрит вознамерился начать учить меня готовить, однако я от столь неприятной перспективы быстро отвертелась.
— Не буду, — упрямилась я. — Пока не начался дождь и дома есть, что есть, — не буду!
— Не вредничай! — поучал меня он. — Ведь рано или поздно — все равно готовить придется!
— Вот я и подожду, пока будет поздно! — бурчала я. — И вообще — зачем готовить мне, когда есть ты?
— Ага, обрадовалась! — возмутился джинн. — Меня к тебе хранителем приставили, а не личным поваром! И в условия моего договора ежедневная готовка не входила!
— Но ведь ты же — хранитель, — попыталась надавить на него я, — Тебе положено меня хранить! А для того чтобы я хорошо сохранилась — меня надо хорошо кормить!
— Не дождешься, — объявил он. — Мне и того хватает, что ты меня вечно не по назначению используешь! То как бездонную сумку, то, как портного, то, как утешителя перепуганных принцесс… Все, с меня хватит! А будешь дальше донимать — уйду в бессрочный отпуск и выкручивайся дальше сама, как тебе нравится!
Предъявив сей ультиматум, ифрит с надутым видом удалился в свою лампу, откуда мне удалось его выкурить только через три дня.
— Вылазь, ну не дуйся, — ласково упрашивала я.
— И не подумаю! — бурчал из лампы обиженный голос хранителя. — У меня отпуск!
Я тяжело вздохнула и посмотрела в окно. На улице буйствовала гроза. Начался обещанный сезон дождей, и уже двое суток вода с небес лила и днем и ночью без остановки. Засыпая под звон капель, я просыпалась под шорох струй, и очень скоро пространство вокруг меня сузилось до тесного мира моего дома и возникло стойкое впечатление, что за стеной дождя больше и нет ничего, кроме пустоты.
Раздался резкий удар грома. Я невольно сжалась. Не то чтобы я боялась грозы, просто с ней меня связывали не слишком приятные воспоминания о том, как я удирала из дома — когда природа вокруг оживала и силилась вернуть беглянку назад. Полыхнула молния. Я вздрогнула. Ненавижу в такую погоду сидеть в комнате в гордом одиночестве, наедине со спящим айсом, разобиженным в пух и прах хранителем и собственными, довольно мрачными мыслями. Хоть на улицу иди, честное слово…
— Тебе что, жить надоело? — возмутился из лампы джинн. — Простыть хочешь? Имей в виду, я за тобой больной ухаживать не намерен!
— Ну и не надо! — буркнула я. — Вот подожди, простыну, заболею, умру — а виноват будешь ты! Не уберег!
— Это подло! — аж высунулся из лампы он.
— Знаю, — охотно согласилась я.
— Чего тебе от меня надо, чудовище? — вздохнул ифрит.
— Пойдем чего-нибудь поесть приготовим, а?
— Дожили! — подняв глаза к потолку, торжественно провозгласил мой хранитель. — Ты сама захотела в кои-то веки что-то приготовить!.. Слов нет, одни эмоции!..
— Будешь издеваться!..
— Все, все, понял, не буду!
— То-то же.
Мы спустились на кухню и, увидев, что там творится, отложили наши далеко идущие планы на неопределенный срок.
— Черт, опять вода течет!
Под дверью, которая соединяла кухню и веранду, была довольно большая щель, но обнаружилась она лишь тогда, когда начались дожди. С тех пор я только и делала, что днем меняла там тряпки, а, засыпая по ночам, молилась Святым богам, дабы мой домик к утру не затопило.
Мы дружно засуетились вокруг просочившейся воды. Я вытаскивала тряпки из проклятой щели, ифрит отжимал в тазик воду, а айс оперативно их сушил и снова передавал мне.
— Вот и получай от правителей подарки за спасение любимого ребенка, — ворчал джинн, — А потом майся с ними до конца сезона дождей…
— Как ты сам говоришь — зато есть чем заняться, — передразнила его я, подтыкая под дверь последнюю тряпку.
— По ночам особенно, — проворчал он.
— Можно подумать, ты тут все ночи трудишься, — фыркнула я.
— А кто же еще? — обиделся хранитель. — Кабы не я — вас бы тут уже давно затопило!
Я уставилась на него, а ифрит вдруг покраснел как маков цвет, отчего его кожа приобрела темно-бордовый оттенок.
— И нечего на меня пялиться, — смущенно пробормотал он. — Что у меня, души нету, что ли?
— А ты молодец, — похвалила я.
— А то! — раздулся от гордости джинн.
Снова заключив перемирие, мы с ним взялись за осмотр продуктов.
— Будем варить кашу! — после недолгих раздумий изрек мой хранитель. — Самое простое блюдо.
Ну, это с какой стороны еще посмотреть… Я развела в камине огонь и повесила над пламенем котелок с водой, а джинн немедленно туда сунулся.
— Воды еще долей, — командовал он. — Что ты делаешь?! Что, спрашивается, ты делаешь, а?! Я что, говорил уже крупу сыпать?! Вытаскивай теперь ее из котла как хочешь! Я же тебе соли насыпать велел! Куда столько много?! Тьфу, проклятие, Лекс, это же не соль, а сахар!!! Ты что, даже в таких простых вещах не разбираешься?! Меняй воду! Что значит почему?! Потому, что я так сказал! Ну и что, что потом в кашу сахар добавлять придется! Ты же не в таких количествах его сыпать будешь? Вот именно! Меняй и жди, пока вода закипит, а там и крупу бросай. Куда пошла? А следить, кто будет? Как это — зачем?! Затем — и все тут! Или пригорит у тебя все к чертям собачьим! Вот так. Стой и мешай. Да нет же, не так быстро, ты же не колдовское зелье варишь! Медленно и аккуратно! Смотри не обожгись!
Поздно. Смачно выругавшись, я начала дуть на обожженную руку. Проклятая каша стреляла горячей крупой!
— Быстро смой холодной водой, — позабыв про кашу, засуетился ифрит, — У тебя мазь от ожогов есть? Нет? Я так и подумал! Зато у меня где-то была, пошли наверх!
Поднявшись в комнату, джинн рыбкой нырнул в свою лампу и, поколотившись там, вылез с каким-то бутыльком.
— Теперь терпи, — бормотал он, отвинчивая крышку.
Мазь отвратительно завоняла.