Тишина. Покой. Умиротворение. Наверно, мне все это снится. Здесь, в этом непостижимом мире, такого не бывает, или – бывает, но я просто уже успела о нем позабыть, – кто знает. Перевернувшись на спину, я подставила лицо резким порывам ветра. Значит, меня опять не убили, в который раз за последние несколько дней я опять жива… Ветер, будто подслушав мои мысли, весело рассмеялся многоголосьем звонких полевых колокольчиков. Я добродушно улыбнулась в ответ, млея от удовольствия. Травинки, пощекотав мою босую пятку, заставили меня с визгом подскочить с земли – щекотки боюсь до икоты – а так хотелось полежать хотя бы несколько минут, когда еще представится столь удачный случай спокойно отдохнуть…
Протерев глаза и зевнув, я села и с интересом огляделась по сторонам. Раннее утро. Бесконечная равнина. Неподалеку от меня – одинокий дуб, вокруг которого мирно бродит Янтарь. Рядом со мной – дорожная сумка и какое-то старое драное покрывало, не так давно укрывавшее мою спящую персону. И – даже странно – никаких гуи, зомби или предчувствия грядущих неприятностей. Невероятно. Точно – так не бывает…
Подумав, я принялась решительно заворачиваться в покрывало, дабы поспать еще немного, когда обнаружила нечто туго обматывающее мое плечо. Я скосила глаза за спину. Повязка. Скроенная, судя по всему, из печально знакомой ночнушки, она перетягивала и само плечо, и предплечье. А что под этой повязкой? Раз меня ранили в плечо – зачем обматывать руку? Согласитесь, интересно. Я вознамерилась приподнять бинты, однако мне подло помешали.
Яти, до сих пор успешно притворявшаяся браслетом, приподняла голову и сверкнула глазами:
– На твоем мес-сте я бы этого не делала.
– А почему? – меня распирало от любопытства.
– То, что ты там увидишь… тебе может не понравитьс-ся.
– Н-да?..
– Ты крови боишьс-ся? Боишьс-ся. А под повязкой – не только она.
– Эм-м-м?..
– Полуразложившаяс-ся плоть, – безжалостно уточнила ящерка.
Мне стало дурно. Перед моими глазами промелькнули картины недавнего кошмара, погасив яркие краски нового дня.
– Все… настолько… плохо? – запинаясь, пролепетала я.
– Нет, на твое с-счастье. Тебя вовремя вылечили.
– А кто? – задала я животрепещущий вопрос, не безосновательно подозревая, что ни Яти, ни виал подобной повязки соорудить бы просто не смогли, а людей по близости не наблюдалось.
– Твой с-спутник, как его там зовут. Мы уже хотели везти тебя прямиком к Магис-стру, но могли опоздать. А он поджидал нас-с недалеко от той деревни. Пос-следс-ствия воздейс-ствия трупного яда с-сразу не лечатс-ся, это дело нес-скольких дней. Но в зомби ты не превратишьс-ся.
– Действительно, мое счастье… – пробормотала я, невольно поежившись. – А где Райт сейчас?
– Уехал куда-то. – Яти пожала плечами. – Мне он ничего не докладывал, а я и интерес-соватьс-ся не с-стала.
– А зря…
– Нет, не зря. Мне он вс-се равно казалс-ся подозрительным. На нем лежит печать обреченности.
– Ась?..
– Человек рождаетс-ся здес-сь или перенос-ситс-ся с-сюда не прос-сто так – у каждого ес-сть с-свое предназначение и с-своя роль. Каждый для чего-то нужен. Потому – мир на каждого накладывает определенную печать, с-создавая с-судьбу человека. На тебе с-совер-шенно определенно лежит ес-сли не печать с-спас-сения, то жизни – точно. А ес-сть люди с-с печатью с-смерти – они родилис-сь, чтобы умереть за кого-то или что-то. Люди с-с печатью с-счас-стья – приходят в этот мир, чтобы дарить окружающим радос-сть. А с-с печатью обреченности – призваны с-служить. С-самый с-сложный с-случай – никогда не поймешь, нему или кому они с-служат: с-себе ли, миру или кому-иибудь еще.
– Гм… – только и нашла что сказать я. – И ты молчала?..
– Такие вещи при лишних ушах не говорят, – назидательно изрекла ящерка, взмахнув для пущей важности хвостом. – А времени подходящего не было: либо он вертитс-ся радом с-с тобой, либо ты – не в с-себе.
– В смысле? – опешила я.
– В прямом. Либо с-спишь, либо в обмороке, либо пьяная, либо пытаешьс-ся прийти в с-себя.
– Самой поменьше спать надо! – оскорбилась я.
– Я не прос-сто с-спала, а вытягивала из тебя ос-статочную магию огня. И пропус-стила много инте-рес-сного, о чем вес-сьма жалею. А повязку не трогай и не мочи руку нес-сколько дней. Пус-сть язвы с-спо-койно заживут.
– Постараюсь, – обиженно пробурчала я.
Раз уж не удалось поспать, я пододвинула ближе сумку и с восторгом извлекла из нее хлеб, овощи, сыр и флягу с водой. Нужно не забыть поблагодарить Райта за заботу, дай бог, чтобы наши пути опять пересеклись, прежде чем вернусь домой. Жадно набросившись на еду, я некоторое время выпала из объективной реальности, забыв обо всем на свете и почти не чувствуя вкуса пищи. Главное – поесть. Нет, покурить… Тьфу ты, сигареты-то – кончились еще на свадьбе! Застрелюсь. От огорчения я не заметила, как стрескала почти половину запасов. И ладно, может, вообще брошу курить, давно ведь собиралась и… Душу продам за сигарету любому, кто бы на нее ни рискнул позариться.
Хмуро засопев, я уставилась на дуб, по инерции дожевывая бутерброд. Меж тем Янтарь, ободрав нижние ветки дерева и траву вокруг него, вальяжно подошел ко мне и нагло сунул нос в открытую сумку. Я даже не стала его отгонять. Пусть пороется, мне не жалко, тем более, ничего съедобного там нет, все при мне. Виал, повозившись, хитро сверкнул глазами и выудил из сумки необъятных размеров розовый сарафан в милый зеленый цветочек. Я поперхнулась непрожеванным куском, а Яти с любопытством воззрилась на извлеченную вещь.
– Это еще тебе зачем?
– Надо полагать, это смена белья, – прокашлявшись, мрачно сообщила я.
Ящерка фыркнула, я – тоже. Нет, что ни говори, а странное у Райта чувство юмора. То поесть предлагает в компании мертвецов, то пугает несуществующим ядом, и вот теперь… Н-да, смена белья расцветки какой-то ненормальной. Пошутил, называется. Я доела бутерброд, с трудом запихнула покрывало и остатки еды обратно и заодно отобрала у Янтаря сарафан. Как-никак – это одежда, пусть и безобразная. К моей безмерной радости, среди вещей обнаружился нож, и по-сему – лишнюю ткань теперь можно обрезать и превратить дикую вещь во что-нибудь более пристойное.
С сарафаном я воевала долго и упорно. То, что в вещь спокойно бы влезли три меня – кустарными методами не исправить, но вот с длиной я кое-как справилась. Правда, нож – это не ножницы, простите за тавтологию, и ровно обрезать подол у меня так и не получилось, ну и черт с ним. Натянув сильно укороченный сарафан вместо своей драной безрукавки, я, придирчиво оглядев себя, осталась довольна результатом двухчасовой работы. Яти же – бессовестно высмеяла меня и ехидно объявила, что я похожа на огородное пугало. Подумаешь! Но пусть лучше так, чем на сбежавшую из ночного бара стриптизершу. А то ведь стыдно приличным людям на глаза показываться… А то, что я осталась босиком, – уже меня не волновало, раз вернулся Янтарь. Пешком идти не надо. Спасибо тебе, Господи! На всякий случай, я убрала в сумку остатки сарафана – в хозяйстве все сгодится. И – пора в путь. Как же я ненавижу это выражение…