Что наяву?
Когда Кристина проснулась, Джой ел плитку шоколада и гладил Чубакку.
Она смотрела, не веря своим глазам, и чувствовала, что по ее щекам льются слезы. Только на этот раз она плакала от счастья.
Похоже, он освободился из душевного плена, на который его обрекли. И выглядел он гораздо лучше. Может, все еще обойдется. Слава богу!
Отек на лице прошел, и вернулся нормальный, хотя и не совсем здоровый цвет. Дыхание восстановилось. Пусть его взгляд еще оставался обращенным внутрь, но уже не был таким отрешенным и жалким, как прошлым вечером.
То, что он встал, чтобы найти себе – и нашел – сладости, обнадеживало. Кроме того, он, как видно, подбросил хворосту в костер – тот горел ярко, хотя к этому времени там должна была остаться лишь кучка теплых углей.
Кристина подобралась к нему и обняла, и он – хотя и слабо – обнял ее в ответ. Мальчик ничего не говорил, и она знала – никакая сила не заставит его произнести хотя бы слово. Его глаза по-прежнему смотрели мимо, словно он не до конца осознавал, что она рядом; однако она заметила, как следует за ней взгляд его пронзительных синих глаз, стоило ей лишь отвернуться. У нее появилась надежда на его возвращение в этот мир – пусть медленное, на ощупь, от черты аутизма, но она понимала, что торопить его или тянуть силой нельзя.
Чубакка не сделал таких успехов, как Джой, но вид у него был поживее, чем накануне. Похоже, пес тоже пошел на поправку, думала Кристина, глядя, с какой благодарностью он встречает каждое прикосновение маленьких рук Джоя, словно в них была исцеляющая сила. Между собакой и ребенком иногда устанавливается удивительно таинственное и глубокое чувство преданности, общности данного только им знания.
Джой держал шоколадку прямо перед собой, и на губах его блуждала слабая улыбка.
Больше всего остального Кристина хотела видеть Джоя улыбающимся, и теперь губы ее тоже тронула улыбка, улыбка сопереживания.
За ее спиной, вздрогнув, очнулся Чарли. И Кристина сразу отметила, что ему, в отличие от других, не стало лучше. Он не бредил, но его состояние явно ухудшилось.
Лицо походило на поднявшееся дрожжевое тесто и лоснилось от испарины. Глаза глубоко ввалились, словно отказываясь видеть продолжение всех этих ужасов. Его донимал сильный озноб, временами вызывавший неуемную дрожь, которая, казалось, вот-вот обернется конвульсией.
Жар привел к обезвоживанию. Когда Чарли попытался заговорить, он не смог открыть рта: губы спеклись, а язык прилип к небу.
Кристина помогла ему сесть и дала тиленол и кружку воды.
– Лучше?
– Немножко, – прошептал Чарли.
– Болит?
– Везде.
Ей показалось, что он не понял, и она переспросила:
– Я имею в виду плечо.
– Ну да. Я про то же. Она уже не только в плече. Похоже, она повсюду.., по всему телу.., от пяток до кончика носа.., везде. Который теперь час?
Кристина взглянула на часы: «Боже! Уже половина восьмого! Я проспала несколько часов как убитая, и это на каменном полу!»
– Как Джой?
– Посмотри сам.
Он повернул голову и увидел, что Джой скармливает последний кусочек шоколада Чубакке.
– Кажется, он поправляется, – сказала Кристина.
– Слава богу!
Она убрала с его лба прилипшие волосы.
Когда она была с ним в хижине, Чарли казался ей самым красивым мужчиной, которого она знала. И даже теперь – с запавшими щеками, бледный и обессиленный – он был красив: какое чувственное у него лицо, какой нежный взгляд. Она хотела лечь рядом с ним, обнять его, прижаться к нему, но побоялась причинить ему боль.
– Поешь что-нибудь? – спросила она.
Он покачал головой.
– Ты должен, – настаивала она. – Надо восстанавливать силы.
Он сощурил слезящиеся глаза, словно стараясь что-то увидеть.
– Может быть.., позже. Снег все.., идет?
– Сегодня я еще не выходила.
– Если уже прояснилось.., вам с Джоем надо немедленно.., уходить.., без меня.
– Чушь.
– В это время года.., хорошая погода не продержится.., и суток. Ты должна воспользоваться.., благоприятным моментом.., и выбраться с гор.., пока снова не налетит буран.
– Без тебя я никуда не пойду.
– Я не могу идти, – сказал он.
– Ты еще не пробовал.
– Не смогу. Даже говорю.., с трудом.
Разговор утомлял его. С каждым сказанным словом ему становилось тяжелее дышать.
– Сам ты не сможешь поддерживать огонь, – возражала Кристина.
– Верно. Ты подвинешь меня.., поближе к костру… чтобы я мог дотянуться.., и оставишь дрова.., на пару дней.., со мной.., ничего не случится.
– Ты не сможешь приготовить себе поесть…
– Оставь мне пару.., плиток шоколада.
– Этого мало.
Взгляд его помрачнел, какое-то время он собирался с силами, потом сурово, отчетливо проговорил:
– Вы должны идти без меня. Это единственный выход. Так будет лучше для тебя и для Джоя.., и для меня тоже.., потому что мне не выбраться отсюда.., без команды спасателей-медиков.
– Ну, хорошо, – сказала она. – Ладно.
Он обмяк. Этот короткий диалог доконал его. Когда он заговорил снова, это был уже не просто шепот, а трепещущий шепот, в котором иногда пропадали окончания слов:
– Когда дойдешь.., до озера.., пошлешь помощь.., за мной.
– Все это под вопросом, пока я не узнаю, стих буран или нет, – сказала Кристина. – Пойду гляну.
Она хотела встать, и тут услышала обращенный к ним мужской голос, раздавшийся у входа в пещеру в начале зигзагообразного коридора:
– Мы знаем, что вы здесь! Вам не скрыться от нас!
Мы знаем!
Гончие псы Спиви настигли их.
Инстинктивно, не раздумывая ни минуты, Кристина схватила заряженный револьвер и бросилась через пещеру к выходу.
– Нет! – закричал Чарли.
Не обращая внимания на его крик, она прошла до первого поворота, свернула направо, не посмотрев, прячется ли кто-нибудь там; она видела вблизи скалы, а впереди, у следующего поворота, – слабый серый свет – за ним был последний прямой отрезок лаза, а потом – открытый склон горы. Она рвалась вперед с безрассудной отвагой – и потому, что люди Спиви наверняка не ожидали от нее такого, но еще и потому, что ничего другого она предпринять не могла; она уже не контролировала себя. Сумасшедшие, злые, наглые мерзавцы выгнали ее из дома, загнали в эту нору и теперь собирались убить ее ребенка.