— Шансы!
— Подожди, — отозвался Глаз.
— Нет! Сейчас же!
— Пятьдесят на пятьдесят.
Цыганский Глаз цеплялся за поручень, идущий вокруг нарт, и подпрыгивал на сиденье, когда Силач швырял летательный аппарат то в одну, то в другую сторону, чтобы увидеть каждую подробность великой битвы.
— Пятьдесят на пятьдесят? Всего-навсего?
— Пятьдесят на пятьдесят, — подтвердил Цыганский Глаз с виноватым видом, словно эти проценты зависели от него.
— Но ведь у нас пока даже нет потерь! — настаивал Силач.
— Мы еще понесем потери.
— Как?
Цыганский Глаз прищурился, взгляд его затуманился.
— Есть две основные возможности. Собираются две большие группы для массовой контратаки, и каждая может добиться успеха.
— Ты видишь их в будущем?
— Да — в возможном будущем, конечно.
— Откуда последует атака? — спросил Силач, скорчившись над рычагами управления, точно статистика нанесла ему удар под ложечку.
— Слишком трудно ответить, — сказал Глаз. — У каждой группы есть выбор — три направления, откуда можно обрушиться на силы популяров. Это значит, что необходимо оценивать вероятность для каждого из шести возможных направлений, а так много расчетов я не успеваю сделать, учитывая еще миллиарды второстепенных возможностей, которые тоже существуют. По мере развития событий я смогу увидеть яснее.
Силач фыркнул:
— Ну, тогда продолжай смотреть и сразу скажи, как только что-нибудь узнаешь!
Тиша теснее прижалась к Гилу.
Нарты скользнули вверх.
Гил предпочел бы сразу взять Тишу и направиться к Столпу, не дожидаясь, пока станет ясен исход. Они уже выбрали для себя страну за Столпом и не должны колебаться. Но пока не получалось.
Внизу группа загнанных в угол музыкантов, прижавшись спинами к стене, которая осталась от домузыкантских времен и была отполирована и покрыта рельефами, пустила в ход свистки и звуковые ружья и отважно, хотя и безнадежно, обороняла свою последнюю позицию. С первого взгляда могло показаться, что они побеждают, но противник мог измотать их за счет численного превосходства, а потом уничтожить между делом, походя.
Силач тем не менее обеспокоился и остановил нарты в воздухе у этого места, держась футов на сто выше и в сторонке, в темноте. Он свесил голову за борт, чтобы лучше видеть. Остальным седокам ничего не оставалось, как тоже наблюдать за этим эпизодом. Собственно, выглядело все так, словно на самом деле не люди умирают, а куклы с волшебным электрическим управлением разыгрывают отчаянный кукольный спектакль в очень реалистических декорациях.
Семь популяров разлетелись сверкающими искрами и исчезли еще до того, как успели открыть огонь по музыкантам. Музыканты радостно закричали и торжествующе замахали ружьями. Однако на них немедленно хлынула вторая волна мутантов, не считаясь со звуковым оружием. Ее составляли пятьдесят популяров с арбалетами. Они, должно быть, рассчитывали, что внезапный безоглядный бросок позволит им добраться до врага, прежде чем хоть один музыкант сообразит, что происходит. В их самоотверженности было безумие, от которого у Гила мурашки по спине побежали.
Популяры взрывались, как электрические лампочки, и исчезали навсегда.
И все же волна не рассеялась, мутанты не собирались поджав хвост броситься наутек. Они рвались вперед, не обращая внимания на вспышки света, в которые превращались их товарищи. Четверо смогли добраться до музыкантов и выстрелить из своих арбалетов в упор. Они оказались счастливее своих товарищей, потому что успели выплеснуть часть неутоленной ненависти до того, как сами тоже погибли, исчезли, испарились, рассеялись прахом…
На секунду все как будто застыло. Всякое действие прекратилось.
Бойцы стояли, как восковые фигуры.
Только их одежда чуть шевелилась под ветром.
Но потом к музыкантам приблизилась третья волна популяров, которыми из заднего ряда командовал маленький карлик — он выкрикивал приказы и бурно жестикулировал. Его подчиненные несли перед собой доски для защиты от звуковых лучей. Некоторые пригибались за катящимися бочками, доставленными из руин сектора популяров специально для прикрытия. Карлик, возбужденно мотая не по росту огромной головой, вытирал мокрый нос рукавом грубой рубашки и умело направлял атаку, лишь время от времени прерывая командование, чтобы откашляться в кусок желтой бумаги. Музыканты подстрелили его первым, в момент, когда он кашлял. А потом начали палить, целясь в катящиеся бочки.
Бочки разлетелись искрами и исчезли.
Люди за бочками, ошеломленные, погибли, не успев даже подняться во весь рост.
Теперь музыканты взялись за щитоносцев и смели тонкие доски. Отдельные популяры, поняв, каким безнадежным стало вдруг их положение, отшвырнули свои щиты и бросились в атаку со странным отчаянием — оно пронизывало их тела, как электрический ток, и мышцы сокращались, словно под повторяющимися импульсами. Пока прикрывались щитами, они не могли продвигаться так быстро, как гибнущая волна перед ними, да и вообще щиты эти были бесполезны. Но даже перейдя на бег, мутанты все равно не смогли добраться до врага. Последний из них был убит звуковым лучом в дюжине футов от музыкантов; в предсмертный миг руки его бешено взметнулись в воздух, арбалет загремел по тротуару, словно бы в знак капитуляции, которую враг все равно не принял. И которая, саркастически подумал Гил, не была бы принята популярами, окажись ситуация обратной.
Силач был встревожен. Мощь оружия музыкантов просто устрашала.
Теперь Гил видел, что при составлении планов недооценил сопротивление, которое сможет оказать город в подобных обстоятельствах. А уж если он сам недооценил, то Силач с его фанатичной самоуверенностью наверняка преуменьшил.
— Благословен будь Господь, сила моя, который научил мои руки воевать, а мои пальцы драться, Господь, добродетель моя и крепость моя, моя высокая башня и мой спаситель, моя защита… — декламировал нараспев Силач.
Да уж точно, понадобится им и спаситель, и защита, если и другие музыканты сумеют стряхнуть с себя вызванное страхом оцепенение и взяться за оружие, которое даст им превосходящую огневую мощь. Гил обратил внимание, что загнанные в угол музыканты, отбивающиеся у стены, уничтожают ружья своих павших товарищей. Они, похоже, твердо решили не допустить, чтобы это оружие попало в руки популяров, даже если им самим доведется погибнуть.
А в этом сомневаться не приходилось.
С ливнем стрел обрушилась на них очередная волна мутантов…
На этот раз музыканты понесли тяжелые потери: пятеро из восьми были поражены насмерть. Они повалились вперед, истыканные бесчисленными стрелами, из тел где сочилась, где хлестала кровь, собираясь в лужи под ногами оставшихся троих.
Но эти трое, хоть и не были приучены к ужасам боя, сплотились и образовали оборонительную систему, которая, похоже, действовала неплохо. Они построились треугольником: один лицом влево, второй — вправо, а третий — прямо — и водили ружьями из стороны в сторону, время от времени гудящие лучи пересекались и, накладываясь, усиливали друг друга; одиночные лучи сжигали популяров, а скрещенные даже уничтожали стрелы в полете. Одной короткой командой их предводитель — тот, что смотрел прямо, — мог слегка повернуть треугольник и встретить огнем атаку с любого нового направления. Это была смертельная непроницаемая стена всесокрушающей вибрации, и популяры отступили — за вычетом двух третей от их первоначальной численности.