Ты ведь знаешь: сны, что реки,
Катят за волной волну.
Стоит только смежить веки,
Челноком я вдаль плыву.
Прошлое осталось за кормою,
Будущее скрыто в небесах.
Без остатка дни заполнены борьбою,
Чтобы удержаться в берегах.
Река
Гарт Брукс, Виктория Шоу
Восстань против жизни жестокой, свирепой
Иль дома покорно сиди и жди,
Не спасут тебя ни ангелы, ни черти.
От судьбы не укрыться, куда ни беги.
Слушай же музыку, танцуй до упаду,
Прикрывайся лохмотьями или нитями жемчугов.
Пей сколько влезет, дай страху усладу
В этом древнем вертепе для дураков.
Книга печалей
Вторник выдался на славу: стоял погожий калифорнийский день, полный солнца и надежд… пока Гарри Лайон вовремя ленча не застрелил человека.
За завтраком, устроившись за столом у себя на кухне, он съел горячие булочки с лимонным мармеладом, запивая крепким ямайским черным кофе. Щепотка корицы придавала напитку дополнительный пряный аромат.
Из окна кухни открывался вид на зеленый пояс, широкой извилистой дугой обегавший Лос-Габос, привольно раскинувшийся жилищный кооператив в Ирвине. Как председатель кооператива, Гарри особое внимание уделял работе садовников, строго контролируя их, в результате чего деревья, кусты и трава содержались в таком образцовом порядке, словно за ними ухаживали сотни сказочных эльфов, ежедневно подстригавших их маленькими садовыми ножницами.
Ребенком он обожал волшебные сказки. В мире, созданном воображением братьев Гримм и Ганса Христиана Андерсена, весенние холмы всегда бывали покрыты безукоризненной, бархатистой, изумрудного цвета травой. Порядок был во всем. Зло всегда терпело крах, а добродетель торжествовала - хотя и вынуждена была идти к этому торжеству через ужасные страдания. Ханзель и Гретель не погибали в печи у ведьмы, старуха сама сгорела в ней. Не сумев выкрасть королевскую дочь, Румпельштилскин в гневе разрывал себя на части.
В последнем десятилетии двадцатого века, в реальной жизни, королевская дочь так или иначе, но, скорее всего, досталась бы Румпельштилскину. Он бы пристрастил ее к наркотикам, сделал бы из нее проститутку, конфисковывал бы все ее доходы, избивал бы ее ради собственного удовольствия и в конце концов расчленил бы ее на части, сумев избежать при этом наказания со стороны правоохранительных органов, выступив с заявлением, что во всем повинна вопиющая нетерпимость общества к злобным и недоброжелательным троллям, помутившая ему разум.
Допив остатки кофе, Гарри вздохнул. Как и большинство людей, он хотел бы жить в более пристойном мире.
Перед тем как отправиться на работу, он тщательно перемыл всю посуду, насухо вытер ее и убрал в шкафчик. Беспорядок претил ему.
В передней, у зеркала рядом с входной дверью, Гарри остановился, чтобы поправить галстук. Надев темно-синего цвета фланелевую спортивную куртку, проверил, не выпирает ли из-под мышки револьвер в кобуре.
В течение последних шести месяцев в утренние часы пик он старательно избегал ездить по забитым машинами центральным улицам Лагуна-Нигуэль, добираясь до специализированного центра по пресечению особо опасных криминогенных ситуаций по маршруту, который тщательно продумал и выверил, до минимума сократив время проезда к месту работы. В кабинет он неизменно входил где-то в промежутке между 8.15 и 8.28 утра, и еще не было случая, чтобы он опоздал.
В тот вторник, когда он припарковал свою "хонду" на скрытой в тени двухэтажного здания автостоянке, было 8.21.
Это же время показывали и его наручные часы. Можно с уверенностью утверждать, что часы в кооперативной квартире Гарри, равно как и те, что стояли у него на столе врабочем кабинете, показывали в этот момент ровно 8.21.
Регулярно, два раза в неделю, он сверял время на всех своих часах.
Выйдя из машины и стоя рядом с ней, он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы расслабиться. Воздух, омытый прошедшим ночью дождем, был свеж и чист. Лучи утреннего мартовского солнца окрасили все вокруг в золотисто-персиковые тона.
В соответствии с архитектурными стандартами Лагуна-Нигуэль двухэтажное здание. Специализированного центра было выполнено в средиземноморском стиле, с обегавшей его фасад колоннадой. Окруженное со всех сторон клумбами пышных азалий и буйными кружевными зарослями изумрудных кустов здание меньше всего походило на полицейский участок. Некоторые из полицейских, работавших в Центре, считали, что у него был излишне декадентский вид, но Гарри не видел в этом ничего плохого. Сугубо учрежденческое убранство внутренних помещений не имело ничего общего с экстравагантным внешним обликом. Голубые, выложенные виниловой плиткой полы. Серые стены. Отделанные звуконепроницаемыми плитами потолки. Царивший же в здании дух четкой деловитости действовал успокаивающе, настраивая на рабочий ритм.
Даже в столь ранний час в разных направлениях по вестибюлю и коридорам спешили люди, в основном мужчины - крепко сбитые, уверенные в себе полицейские, успешно делающие карьеру. Только некоторые из них были в форме. Кадровую основу Центра составляли сыщики, специализировавшиеся на раскрытии умышленных убийств, и тайные агенты, собранные под одной крышей из различных федеральных, штатных, окружных и городских полицейских управлений, чтобы до минимума сократить процедуру расследования преступлений, одновременно проходящих по разным юридическим ведомствам. Специализированные группы - иногда включавшие в себя целые тактические подразделения оперативных работников - занимались расследованием деятельности подростковых банд, серийных убийств, изнасилований и широкомасштабного наркобизнеса.
Гарри делил свой рабочий кабинет с Конни Галливер. В той стороне, где стоял его стол, суровую обстановку комнаты смягчали небольшая пальма в кадке, китайские вечнозеленые растеньица в горшочках и расползавшиеся в разные стороны, цепкие, с тысячами маленьких листиков щупальца вьюнка. На ее половине растений не было. На его столе находились только пресс-папье, письменный прибор и маленькие бронзовые часы. Груды небрежно сваленных папок, невесть откуда выпавшие страницы и фотографии загромождали рабочее место Конни Галливер.
Как ни странно, но сегодня на работу Конни прибыла раньше него. Она стояла у окна спиной к двери.
- Доброе утро, - поздоровался он.
- Доброе ли? - ироническим эхом откликнулась она.
И повернулась к нему лицом. На ней были изрядно стоптанные "Рибоксы", голубые джинсы, красно-коричневая клетчатая блузка и коричневый вельветовый жакет - ее любимый, надеваемый так часто, что рубчики во многих местах вытерлись начисто, манжеты обтрепались, а складки на внутренних сгибах рукавов превратились в постоянные морщины, пoдобные руслам рек, пробитых в скалах тысячелетним током вод.