Постепенно у нее окрепло убеждение, что страх, который за долгие годы стал ее вторым "я", вовсе не требует от нее полной бездеятельности. Напротив, он может и заставить ее действовать.
Явно похолодало, и легкий ветерок сменился резкими порывами довольно сильного ветра. Раскаты грома все еще доносились издалека, но значительно ближе, чем когда Джанет расслышала их впервые. Только на востоке еще оставалась голубая кромка неба, но и та все стремительнее угасала, словно последний, быстро исчезающий лучик надежды.
Обработав мусорные баки двух жилых кварталов, Джанет и Дэнни с бегущим впереди них Вуфером отправились назад к "доджу". Они уже прошли к нему больше половины пути, как вдруг пес остановился и вскинул голову, словно поверх свиста ветра и дружного хора шелестящих эвкалиптовых листьев расслышал что-то еще. Недоуменно заворчав, обернvлся и посмотрел назад, куда-то мимо Джанет. Ворчанье его переросло в низкое утробное рычание, блеснули оскaленные клыки.
Она сразу поняла, что привлекло внимание собаки. Ей даже и смотреть не надо было.
И тем не менее она вынуждена была обернуться, чтобы встретить опасность лицом к лицу, хотя бы ради Дэнни, если не ради себя. Полицейский из Лагуна-Бич, тот самый полицейский был ростом выше восьми футов.
На лице его, как и всегда, вначале играла лучезарная усмешка. Улыбка эта была доброй, само лицо вполне добродушным. И удивительной голубизны глаза.
Как и всегда, ни рядом, ни где бы то ни было вдалеке не видно было патрульной машины, ничего, что намекало бы на то, каким образом он оказался на этой улочке. Возникало ощущение, что он специально прятался в засаде за эвкалиптами с клочьями отслаивающейся корой, свисавшей с их стволов, чудесным образом прознав, что именно на этой улочке, именно в этот день и час она будет рыться в мусорных отбросах.
- Как поживаете, мадам? - спросил он.
Вначале голос его всегда бывал мягким, почти напевным. Джанет промолчала.
На прошлой неделе, когда он впервые обратился к ней, она робко, нервничая и боясь взглянуть ему в глаза, полностью, как и всю свою жизнь - если не считать одной кровавой ночи на задворках Тусона, - теряя самообладание при виде власть имущего, ответила на его приветствие. Но быстро обнаружила, что он не тот, за кого себя выдавал, и что монолог для него был гораздо предпочтительнее.
- Похоже, скоро пойдет дождь, - объявил он, взглянув на нахмурившееся небо.
Дэнни испуганно прильнул к Джанет. Обхватив сына свободной рукой, она еще сильнее прижала его к себе. Мальчика трясло как в лихорадке. Она тоже дрожала. И ужасно боялась, что Дэнни может заметить это.
Собака, скаля клыки, продолжала глухо рычать. Переместив взгляд с грозового неба на Джанет, полицейский елейно пропел:
- Ладно, не будем попусту тратить время. Займемся-ка более достойным делом. Итак, милочка, вот что я тебе скажу… Жить тебе осталось ровно до рассвета. Понятно? А на рассвете я убью тебя и твоего ублюдка.
Его угроза нисколечко не удивила Джанет. Всякий, кто обладал властью над нею, искони был равен богу, и бог этот всегда был жестоким и никогда милостивым. Насилие, страдания и даже неминуемая смерть были в порядке вещей.
Больше ее удивила бы проявленная по отношению к ней доброта власть имущего, ибо доброта обитает в мире гораздо реже чем ненависть и жестокость.
Более того, от проявленнои к ней доброты ее страх, который и так уже сковал все ее члены, многократно бы вырос. В ее понимании доброта предстала бы как неблаговидная попытка замаскировать какои-нибудь непостижимо жестокий замысел. На веснушчатом, ирландского типа лице полицейского все еще змеилась улыбка, но в ней уже не было прежнего добродушия. От нее веяло холодом налетевшего с океана студеного ветра, предвестника шторма.
- Ты слышала, что я сказал, сука?
Она снова промолчала.
- Ты, наверное, думаешь, что сможешь сбежать от меня в Лос-Анджелес и что я тебя там не найду?
Она и впрямь думала податься в Лос-Анджелес или еще куда южнее, в Сан-Диего, например.
- Давай, давай, беги, - подначил он. - Так даже будет интереснее. Беги, прячься. Но знай, стерва, куда бы ты ни сбежала, я все равно тебя отыщу.
Джанет не сомневалась в этом. Она сумела сбежать от родителей, избавиться от Венса, убив его, но на этот раз на ее пути возник не просто один из множества божков, олицетворяющих собой страх, а сам Бог Страха, осознать истинную мощь которого было выше ее сил.
Глаза его быстро меняли свой цвет, темнея и из голубых превращаясь в изумрудно-зеленые.
Неожиданный сильныи порыв ветра поднял с земли и погнал впереди себя сухие листья и обрывки бумаг.
Глаза полицейского стали жгуче-зелеными, словно подсвеченными изнутри огнем, горевшим в его черепной коробке. Изменились и зрачки, обретя удлиненную и странную, как у кошки, форму.
Рычание собаки сменилось жалобным воем.
В близлежащей лощине ветер неистово трепал кроны эвкалиптов, и грохочущий шелест их листьев напоминал рев разъяренной толпы.
У Джанет возникло ощущение, что тот кто выдавал себя зa полицейского, повелел неистовствовать ветру, чтобы тем самым придать своей угрозе еще более драматический характер, хотя на самом деле такой властью он вряд ли обладал.
- Когда приду за вами на рассвете, вырву ваши сердца и сожру их.
Как и глаза, голос тоже полностью изменился. Стал низким и грозным, словно доносился прямо из преисподней.
Он сделал шаг в их сторону.
Джанет тоже отступила, потянув за собой Дэнни. Сердце ее колотилось так громко, что мучитель, видимо, слышал его удары.
Собака, поджав хвост, тоже попятилась назад, то жалобно воя, то грозно рыча.
- На рассвете, сука. За тобой и твоим курносым ублюдком. Шестнадцать часов. У тебя осталось ровно шестнадцать часов. Ты слышишь, сука? Тик-так… тик-так.
В то же мгновение стих ветер. Наступила гробовая тишина. Не слышно было ни шелеста листьев, ни глухих paскaтов грома. Чуть впереди ее лица, справа, прямо в воздухе застыла ощетинившаяся длинными эвкалиптовыми листьями веточка.
Она висела совершенно неподвижно, словно поднявший ее на эту высоту ветер сбежал от нее, и тем не менее она никуда не падала, как скорпион в акриловом пресс-папье, однажды купленном Венсом в сувенирной лавке в Аризоне.
Веснушчатое лицо полицейского растягивалось, сжималось и вновь распухало, словно упругий резиновый мяч, в который мощный насос толчками вгонял воздух. Его зеленые кошачьи глаза, казалось, вот-вот вылезут из обезображенных орбит.
Джанет хотелось бегом пуститься к машине, своему убежищу, дому, захлопнуть за собой все дверцы и на полном газу умчаться отсюда, но она не могла сдвинуться с места, не смела повернуться к нему спиной. Так как в душе знала, что стоит ей только сделать это, как она тотчас будет разорвана на мелкие куски невзирая на обещанные шестнадцать часов, потому что он мысленно приказывал ей смотреть на него и пришел бы в неописуемую ярость, если бы она посмела воспротивиться его воле.