Когда Гарри вернулся к столу, Рикки выключил полировальный круг и начал было подниматься со стула. Гарри положил руку ему на плечо:
- Не вставай. Я сам себе открою.
Рикки кивнул. Выглядел он очень слабым и усталым. - Пока.
- Скоро начнется сезон, - напомнил ему Рикки.
- Как только начнется, сходим на первую же игру "Ангелов".
- Неплохо бы, - отозвался Рикки.
Оба были страстными болельщиками бейсбола. Их души привлекала железная логика правил, по которым строилась и развивалась игра. Это был своеобразный антипод жизни.
На веранде Гарри влез в свои башмаки, и, пока завязывал шнурки, за ним с ручки ближайшего кресла пристально наблюдала ящерка, которую он спугнул, когда взбегал на крыльцо, или, быть может, другая, но очень схожая с первой.
Вдоль змеиных изгибов ее тела тускло отсвечивали, переливаясь, зеленые и пурпурные чешуйки, словно на белом деревянном подлокотнике кто-то впопыхах рассыпал горстку полудрагоценных камней.
Он подмигнул маленькому дракону.
И почувствовал, что к нему снова вернулось спокойствие, а сомнения улетучились без следа.
Шагнув с последней ступеньки под дождь, Гарри мельком взглянул на свою машину и увидел, что на переднем пассажирском сиденье кто-то сидит. Огромный и черный. С копной спутанных волос и всклокоченной бородой.
Незваный гость не смотрел в сторону Гарри. Но вот он медленно повернул к нему лицо. Даже с расстояния в тридцать футов, хотя его от Гарри скрывало залитое дождем боковое стекло, бродяга был сразу узнаваем.
Гарри рванулся было назад к дому, чтобы вызвать Рикки Эстефана, но передумал, когда вспомнил, как неожиданно бродяга исчез в прошлый раз.
Он снова взглянул на машину, ожидая, что призрака там уже не окажется. Но тот, развалясь, сидел на прежнем месте.
В топорщащемся черном плаще бродяга был явно велик для седана, словно сидел не в настоящей машине, а в многократно уменьшенной ее модели, какие используют в игровых павильонах.
Гарри, не замечая луж, зашагал по дорожке к машине. Подойдя ближе, заметил запомнившиеся ему с первого раза шрамы на лице бродяги-призрака… и пурпурные глаза.
- Чего ты здесь потерял?
Даже сквозь закрытое окно ответ бродяги прозвучал громко и отчетливо:
- Тик-так, тик-так, тик-так…
- А ну, выматывайся из машины, да побыстрее, - возмутился Гарри.
Необъяснимая и внушающая ужас усмешка на лице верзилы охладила пыл Гарри.
- …тик-так…
Вытащив револьвер, Гарри направил его дулом вверх. Левой рукой взялся за дверную ручку.
- …тик-так…
Влажно блестевшие пурпурные глаза обескураживали. Словно два кровавых нарыва, которые вот-вот лопнут и растекутся по землисто-серому лицу. Один их вид действовал угнетающе.
Гарри, пока совсем не растерял мужества, сильно дернул дверь на себя.
Мощный порыв холодного ветра чуть не сбил его с ног, и он невольно отступил на два шага. Ветер вырвался из седана, словно внутри его был заперт арктическии шторм, больно ударил по глазам, выбил из них слезы. Это длилось всего несколько мгновении. За распахнутой дверцей на переднем сиденье никого не было.
Со своего места Гарри мог видеть почти весь седан и знал, что бродяги в нем уже нет. Тем не менее он обошел его снаружи, заглядывая во все окна.
Остановившись сзади машины, выудил из кармана ключи и отпер багажник н, пока открывал крышку, держал багажник под прицелом револьвера. Никого, только запаска, домкрат, разводной ключ и сумка с инструментами.
Медленно обводя взглядом окрестности, Гарри вновь вспомнил о дожде. С неба на землю низвергались целые водопады. Он вымок до последней нитки.
Захлопнул крышку багажника, затем переднюю дверь со стороны пассажирского сиденья. Обогнув машину спереди, сел за руль. Когда усаживался, одежда издавала мокрые, свистящие звуки.
Впервые столкнувшись с бродягой на улице в центре Лагуна-Бич, он запомнил исходивший от того мерзкий запах запущенного тела и гнилостный запах изо рта. Но в машине ни тем, ни другим не пахло.
Гарри защелкнул замки на всех дверцах. Затем вернул револьвер обратно в кобуру под мышкой. Его била мелкая противная дрожь.
Отъезжая от бунгало Энрике Эстефана, он на всю мощность включил внутренний обогрев. Вода капельками стекала с затылка за воротник. Туфли набухли и крепко сжали ступни.
На память пришли влажно блестевшие пурпурные глаза, Глядевшие на него из-за залитого дождем стекла, гнойные язвы на покрытом шрамами чумазом лице, полукруг неровных желтых зубов… - и неожиданно он понял, отчего такой необъяснимой и внушающей страх показалась ему усмешка бродяги, задержавшая его руку, когда он захотел дернуть на себя дверцу машины в первый раз. Пугала не бессмысленная гримаса безумия на лице этого подонка. Ее там не было и в помине. Пугала кровожадная ощеренность хищника: акулы в погоне за своей добычей, крадущейся пантеры, голодного волка в поисках пищи лунной ночью, чего-то более страшного и смертельно опасного, чем обыкновенный, вышедший из ума бродяга.
По дороге в Центр Гарри не углядел ничего необычного в пейзажах и улицах, проплывающих мимо, ничего таинственного в машинах, которые обгонял и которые обгоняли его, ничего иномирского в игре света на отливавших никелем струях дождя и в металлических щелкающих ударах капель по крыше и капоту седана, ничего жуткого в неясных силуэтах пальм, проступавших на фоне сплошного черного неба. И тем не менее он никак не мог избавиться от какого-то подспудного, панического чувства страха и изо всех сил гнал от себя мысль, что соприкоснулся с чем-то… сверхъестественным.
Тик- так, тик-так…
На ум пришло предсказание появившегося из вихря бродяги:
"Ты умрешь на рассвете".
Взглянул на часы. Хотя стекло запотело от влаги и цифры просматривались плохо, он все же рассмотрел, что они показывали ровно двадцать восемь минут третьего.
Когда рассветает? В шесть? В шесть тридцать? Да, примерно в это время. В его распоряжении, таким образом, около пятнадцати часов.
Равномерные, как метроном, взмахи дворников отбивали зловещие такты похоронного марша.
Ерунда какая-то! Не мог же в самом деле этот псих следовать за ним по пятам от Лагуна-Бич до дома Энрике - а это значит, что бродяги вообще не было, он его просто выдумал, и, следовательно, опасаться нечего.
На сердце у Гарри немного отлегло. Если бродяга ему только померещился, то ни о какой смерти на рассвете не может быть и речи. Тогда, насколько он мог судить, оставалось другое объяснение, которое, впрочем, его тоже мало устраивало: у него наблюдаются явные признаки нервного расстройства.
В своей части рабочего кабинета Гарри чувствовал себя уютно, как дома. Пресс-папье и письменный прибор располагались четко под прямым углом относительно друг друга и точно по линиям стола. Бронзовые часы показывали одно и то же время, что и часы на руке. Листья пальмочки в кадке, китайских вечнозеленых растений и вьюнка отливали глянцевой чистотой.