Радио не работало.
Дженни поняла это, как только увидела трупы.
Но самым потрясающим, однако, здесь была не умолкшая радиостанция и даже не трупы, а баррикада. Дверь, ведущая в кабинет, была закрыта и, по всей видимости, заперта. Карен и Том изнутри приперли ее шкафом, который сумели подтащить, несмотря на его тяжесть. К шкафу они придвинули два кресла, а между креслами и столом, на котором стояла радиостанция, вогнали заклинивший все это сооружение телевизор, так что открыть дверь в кабинет снаружи было бы невозможно.
— Они явно старались не дать кому-то сюда войти, — сказала Лиза.
— Но оно тем не менее проникло.
— Как?
Обе они оглянулись на окно, через которое залезли сами.
— Оно было заперто изнутри, — сказала Дженни.
В комнате было еще только одно окно.
Они подошли к нему и раздвинули занавеску.
И это окно было прочно заперто изнутри.
Дженни уставилась в ночь и смотрела так до тех пор, пока не почувствовала: что-то скрывающееся в темноте смотрит оттуда на нее и прекрасно видит, как она стоит здесь, ничем не защищенная, в освещенном окне. Дженни резко задернула занавеску.
— Совершенно запертая комната, — проговорила Лиза.
Медленно поворачивая голову, Дженни внимательно оглядела весь кабинет. Здесь было закрытое металлической решеткой с узкими щелями вентиляционное отверстие, через которое поступал теплый воздух при отоплении. Щель под забаррикадированной дверью была не больше полудюйма. Попасть в запертую комнату было невозможно.
— Насколько я могу судить, проникнуть сюда и убить их могли только ядовитый газ, радиация или бактерии, — сказала Дженни.
— Но Либерманов убило не это.
— Да, — кивнула Дженни. — А кроме того, против радиации, газа или бактерий не воздвигают баррикад.
Интересно, сколько же жителей Сноуфилда пытались забаррикадироваться изнутри, считая, что нашли надежную защиту, — а в результате погибали так же молниеносно и таинственно, как и те, кто не успел убежать? И что же это было такое, что обладало способностью проникать в запертые комнаты, не открывая ни окон, пи дверей? Что могло пройти сквозь такую баррикаду, даже не тронув ее?
Тишина в доме Оксли была такая же, какая, наверное, бывает на Луне.
— И что же дальше? — спросила наконец Лиза.
— Думаю, нам надо рискнуть, даже если мы распространим инфекцию. Надо выехать из города, доехать до первого телефона-автомата, позвонить в Санта-Миру шерифу, описать ему положение, и пусть он сам решает, что и как предпринять. А мы с тобой вернемся сюда и будем ждать здесь. Мы не должны вступать ни с кем в непосредственный контакт. Телефонную будку, если понадобится, они смогут потом дезинфицировать.
— Мне очень не нравится мысль о том, чтобы вернуться, если уж мы отсюда уедем, — с беспокойством в голосе сказала Лиза.
— Мне тоже. Но мы должны вести себя с чувством ответственности. Поехали, — сказала Дженни, поворачиваясь к окну, через которое они забрались в дом.
Зазвонил телефон.
Дженни испуганно обернулась на его резкий звонок.
Телефон стоял на том же самом столе, где и радиостанция.
Он зазвонил снова.
Дженни схватила трубку:
— Алло?
Никто не ответил.
— Алло?
Ледяное молчание.
Рука Дженни изо всех сил сжимала трубку.
Кто-то внимательно слушал, сохраняя полное молчание и ожидая, чтобы она заговорила первой. Но она отнюдь не собиралась доставлять ему такое удовольствие. Она только прижимала трубку к уху и старалась что-нибудь уловить. Неважно что, что угодно. Пусть даже только его дыхание или звук, не более громкий, чем шорох морского отлива. Ни малейшего звука не было, но Дженни чувствовала, что на другом конце провода кто-то есть и этот кто-то тот же самый, чье присутствие она обнаружила, когда снимала трубки телефонов в доме Сантини и в полицейском участке.
Стоя в забаррикадированной комнате, в этом молчащем доме, в который каким-то непостижимым образом пробралась Смерть, Дженни Пэйдж ощущала, как внутри нее происходит странная трансформация. Она была хорошо образованной женщиной, разумной и логичной, начисто лишенной веры в какие бы то ни было суеверия и предрассудки. До сих пор она пыталась разрешить загадку Сноуфилда путем логического анализа и рассуждений. Но впервые в ее жизни все это оказалось абсолютно несостоятельно. И сейчас в глубине ее сознания что-то... сдвинулось, словно приподняли и откинули в сторону огромную тяжеленную стальную плиту, придавливавшую и скрывавшую бездну ее подсознания. В этой бездне, в ее мрачных глубинах, таились совершенно новые для нее первобытные эмоции и чувства, унаследованные с незапамятных времен, благоговейный страх перед сверхъестественным. И она поняла, что же происходило тут, в Сноуфилде; поняла на уровне животной памяти, заложенной в генах и передаваемой из поколения в поколение. Она и раньше понимала это, это знание жило в ней, но было настолько непривычно и чуждо, казалось таким алогичным, что она сопротивлялась ему сколько могла, изо всех сил стараясь подавить вскипавший в ней суеверный ужас.
Сжимая трубку телефона, она вслушивалась в чье-то молчаливое присутствие и внутренне спорила сама с собой:
— Это не человек; это нечто.
— Чепуха.
— Оно вообще чуждо человеческой природе; но оно обладает сознанием.
— У тебя истерика.
— Оно неописуемо злобно; это чистое зло в высшем его выражении.
— Прекрати, прекрати, прекрати!
Ей хотелось швырнуть трубку, но она не могла, не в состоянии была сделать это. Нечто находившееся на другом конце провода гипнотизировало ее.
Лиза подошла поближе:
— Что там такое? Что происходит?
Вся дрожа, мокрая от внезапно выступившего пота, чувствуя, что ее отравляет уже одно вслушивание в это чье-то омерзительное присутствие, Дженни готова была оторвать трубку от уха, когда услышала свист, щелчок — и в трубке появился гудок.
В первое мгновение она застыла, пораженная, не в силах что-либо сделать.
Потом она лихорадочно ткнула пальцем в кнопку "0".
Раздался гудок вызова. Это был прекрасный, сладостный, волнующий звук.
— Оператор слушает.
— Соедините меня с окружным шерифом в Санта-Мире, — сказала Дженни. — Очень срочно!
— Стирку? Какую стирку? — переспросил Кейл. Брайс видел, что его вопрос застал Кейла врасплох и тот только притворяется, будто не понимает, о чем его спрашивают.
— Какое это имеет отношение к делу, шериф? — спросил Боб Робин.