* * *
Рассвет пришел в горы, и на небе появилась первая яркая полоска. Она постепенно расширялась, вытесняя собой темноту, растворяя в себе мрак.
В лесах, покрывающих склоны гор над Сноуфилдом, было тихо. Очень тихо.
Трава, цветы, старые листья — все, что росло и лежало на земле, было усеяно капельками утренней росы. От влажной лесной почвы исходил приятный и сильный пряный запах.
Воздух был холодный, как будто последние остатки ночного тумана все еще окутывали землю.
На груде известняка, белевшей на склоне горы, там, где лес только начинался, неподвижно застыла лиса. Ветерок слегка вздыбливал ее серебристый мех.
Ее дыхание застывало крошечными сверкающими льдинками в холодном и прозрачном утреннем воздухе.
Лисы обычно не охотятся по ночам, но эта вышла на охоту примерно за час до рассвета. Она ничего не ела почти два дня.
Ей никак не удавалось никого поймать. Все это время в лесу было как-то неестественно тихо и совершенно отсутствовали запахи какой-либо живности, которая могла бы стать ее добычей.
За всю свою жизнь, за все годы, что она провела, охотясь в здешних местах, лиса ни разу еще не видела такого пустого и тихого леса. В самые худшие из тяжелых дней, которые случались иногда в разгар зимы, не бывало такой пустоты, как сейчас. Даже в январе, когда ветер наносил горы снега, всегда откуда-нибудь да пахло кровью, откуда-нибудь манила запахом возможная жертва.
А сейчас — ничего.
Впрочем, не так чтобы совсем уж ничего.
Казалось, смерть прибрала все живые существа, что обитали раньше в этой части леса, — за исключением одной-единственной маленькой, голодной лисички. Но не было даже запаха смерти, даже терпкого духа скелета, гниющего где-нибудь под кустами.
Перепрыгивая по грудам известняка и стараясь при этом не попадать лапами в трещины и отверстия, через которые можно было угодить прямо в находящиеся под горой пещеры, лисица наконец заметила, что впереди, на склоне горы, что-то движется. Не просто колышется под порывами ветра, а вправду движется. Она замерла на невысоком камне и стала всматриваться вверх, в тени, что лежала под стволами этого нового участка леса.
Белка. Две белки. Нет, больше, гораздо больше — пять, десять, двадцать. Они сидели рядышком друг с другом, вытянувшись в одну линию вдоль еще накрытой тенью опушки леса.
Вначале не было вообще никакой добычи. Теперь вдруг ее оказалось полно, и это было не менее странно, чем недавняя пустота.
Лиса принюхалась.
Белки сидели всего в пяти или шести ярдах от нее, но запаха их лиса не чуяла.
Белки смотрели прямо на нее, в упор, но, похоже, совершенно не боялись.
Лиса наклонила голову вбок и искоса посмотрела на белок. Осторожность боролась в ней с чувством голода.
Белки вдруг все сразу, плотной кучкой, устремились влево, а потом высыпали из-под тени деревьев, из-под защиты леса на открытое место, прямо навстречу лисе. Они прыгали, резвились, наскакивали друг на друга, кувыркались, и в порыжевшей осенней траве их бешено мелькающие рыжие хвосты слились в один вращающийся шар. Этот вертящийся шар приближался, а потом вдруг остановился сразу, мгновенно, всего в трех или четырех ярдах от лисицы, и распался. Но теперь это были уже не белки.
Лиса судорожно вздрогнула и зашипела.
Двадцать маленьких белочек превратились в четырех крупных енотов.
Лиса негромко, но угрожающе зарычала.
Не обращая на нее никакого внимания, один из енотов встал на задние лапки и принялся умываться.
Шерсть на спине у лисицы вздыбилась.
Она понюхала воздух.
Никакого запаха.
Лисица низко пригнула голову и стала внимательно наблюдать за енотами. Все ее лоснящееся тело напряглось, напружинилось каждым своим мускулом — но не потому, что лиса готовилась к нападению. Нет, она собиралась удирать.
Что-то здесь было здорово не так.
Все четыре енота уселись вдруг на задние лапки, скрестив передние на груди и выставив напоказ мягкие незащищенные животы.
Все они наблюдали за лисицей.
Лисы обычно не охотятся на енотов. Еноты слишком агрессивны, у них слишком острые зубы, и они умеют очень быстро орудовать когтями. Но и еноты, хотя и чувствуют себя в безопасности по отношению к лисице, сами никогда не ввязываются в противоборство с ней. И уж во всяком случае никогда не ведут себя в ее присутствии так, как эта четверка. Не рисуются и не подставляются.
Лисица высунула язык и как будто полизала им холодный воздух.
Она снова принюхалась и на этот раз действительно уловила какой-то запах.
Уши ее мгновенно прижались к голове, и она зарычала.
Это был запах не енотов. И не один из великого множества тех запахов, с которыми лисица сталкивалась в здешних лесах множество раз в своей жизни. Это был какой-то незнакомый, резкий, неприятный запах. Слабый. Но отвратительный и отталкивающий.
Этот омерзительный запах исходил не от сидевших перед лисицей четырех енотов. Лисица не могла даже толком разобраться в том, откуда он на самом деле исходит.
Почуяв смертельную опасность, лисица круто отвернулась от енотов, хотя ей было очень не по душе подставлять им спину.
Царапая и стуча ногтями по плоским, отшлифованным ветрами камням, лисица, вытянув в линеечку хвост, устремилась вниз по склону. Впереди в камнях была трещина шириной примерно с фут. Лиса прыгнула через нее и...
...и в самой середине прыжка, прямо в воздухе ее перехватило что-то темное, холодное, пульсирующее.
Это что-то вырвалось из трещины с неукротимой силой, с потрясающей быстротой и энергией.
Лисица издала короткий и резкий предсмертный вопль.
Ее утянуло внутрь, в трещину, так же мгновенно, как она была схвачена. Там, внутри, примерно в пяти футах от поверхности, на дне неглубокой расщелины было отверстие, которое вело в подземные пещеры. Отверстие было слишком маленьким для того, чтобы лиса могла в него пройти, но, хотя она и попыталась сопротивляться, кости ее затрещали и ее затянуло внутрь.
Все было кончено.
И глазом ее успела моргнуть. Даже еще быстрее.
Лисицу всосало под землю раньше, чем ее предсмертный крик успел отразиться эхом от ближайшей горы.
Еноты тоже исчезли.
Теперь по гладкому известняку струился ручеек мышей-полевок. Их было несколько десятков. Пожалуй, не меньше сотни.
Они подошли к краю трещины.
Заглянули в нее.
Потом одна за другой стали съезжать по краю расщелины, падать вниз и скрываться в маленьком отверстии, которое вело дальше, в пещеры.
Вскоре снаружи не осталось уже ни одной полевки.