Теперь же они застучали друг о друга как кастаньеты.
Томми сжал челюсти с такой силой, что у него заныли мускулы, и с трудом совладал с дрожью, но стоило ему расслабиться, как зубы его снова начали выбивать барабанную дробь.
Это было странно. Прохлада позднего ноябрьского вечера еще не успела просочиться в салон "Корвета", и холод, который он ощущал, был скорее всего нервным, но Томми все равно включил обогреватель.
Стараясь справиться со вновь накатившим ознобом, Томми вспомнил о странном мгновении, пережитом им во дворе автомагазина: летучую тень, которую не отбрасывали ни облако, ни птица, и глубокий холод - как от порыва ледяного ветра, который не коснулся ничего и никого. Кроме него одного.
На секунду оторвав взгляд от дороги, Томми поглядел в темнеющее небо, словно надеялся разглядеть там плывущую в вышине призрачную бледную фигуру.
Какую фигуру? Чью? Ради всего святого, да что это с ним?
- Ты меня пугаешь, Томми-бой... - пробормотал он сквозь зубы и рассмеялся сухим деланным смехом. - Ну вот, я уже начал разговаривать сам с собой!
Как и следовало ожидать, никакая зловещая тень не преследовала его во мраке.
Нет, положительно у него было слишком богатое воображение, и Томми никогда не считал, что это плохо. Может быть, поэтому писательство давалось ему так легко. Он любил фантазировать с самого раннего детства, и эта способность - дар? проклятье? талант? - развилась в нем еще сильнее под воздействием бесчисленных старинных сказок, которые рассказывала ему на ночь мать, стараясь успокоить и утешить сына в дни войны, когда коммунисты яростно сражались за то, чтобы подчинить себе весь Вьетнам - легендарную Страну Чайки и Лисицы. Слушая ее нежный голос, рассказывавший о духах, призраках и богах, маленький Туонг почти не пугался даже тогда, когда жаркие и душные тропические ночи озарялись вспышками орудий, а вдали раздавалось уханье минометов и громоподобные разрывы тысячекилограммовых бомб.
Он снова смотрел на дорогу и вспомнил сказку о Ли Луе - рыбаке, который забросил свои сети в море и неожиданно вытащил волшебный меч, подобный сияющему Экскалибуру короля Артура. Потом он припомнил "Магический Бриллиант Ворона", "В поисках Блаженной Страны" и "Волшебный арбалет", в котором несчастная принцесса Май Сяй предала своего почтенного отца ради любви к своему мужу, заплатив за это жизнью, и даже "Дикие яблочки Да-Транга", и "Дитя Смерти", и много других сказок.
Обычно, когда что-нибудь напоминало ему о легендах, которые он слышал от матери, Томми невольно улыбался и на него снисходило блаженное спокойствие, как будто она сама вдруг оказывалась рядом и заключала его в свои надежные материнские объятия, но в этот раз всплывшие в памяти сказки нисколько его не утешили. Странное беспокойство не давало ему покоя, как заноза, которую никак не можешь вынуть, а озноб не отпускал, хотя из обогревателя била мощная струя горячего воздуха.
"Странно", - подумал он, пожимая плечами.
* * *
Томми включил радио, надеясь, что старый добрый рок-н-ролл поможет ему развеяться. Из динамиков, однако, раздалось какое-то странное, не похожее даже на обычную статику, захлебывающееся шипение, отдаленно напоминавшее далекий гул мощной водной струи, падающей со скальной стены в тесную горловину ущелья, и он подумал, что нечаянно сбил настройку, когда включал приемник. Бросив взгляд на панель, Томми нажал кнопку выбора программ, и цифры на табло изменились, но никакая музыка так и не зазвучала. Только шум низвергающейся со скал воды - грозный, ворчливый и в то же время странно похожий на шепот.
Он нажал другую кнопку. Цифры на табло снова поменялись, но звук даже не прервался.
Томми попробовал третью кнопку. Никакого результата.
- Чудесно! Просто превосходно. Ну и везет же мне...
Он владел "Корветом" всего несколько часов, и вот - пожалуйста! - радио уже вышло из строя.
Вполголоса бормоча проклятья, Томми принялся вслепую шарить рукой по панели радиоприемника, надеясь все же найти "Бич Бойз", Роя Орбисона, Сэма Кука, "Айсли Бразерс" или, на худой конец, что-нибудь более современное типа Джулианы Хэтфилд. Да, черт побери, он был бы рад услышать даже захудалую польку!
Он прощупал весь частотный диапазон - от средних волн до ФМ, - но повсюду слышался лишь странный шум воды. Можно было подумать, что начался новый потоп и вода залила радиостанции на всем Западном побережье.
Но, когда Томми попытался выключить радио, у него ничего не вышло. Далекий шум водопада продолжал наполнять салон, хотя он был уверен, что нажал нужную кнопку. На всякий случай Томми попробовал снова включить и выключить приемник, но безрезультатно.
Между тем характер звуков стал постепенно меняться. Плескучее ворчание падающей воды, стиснутой каменными стенами, стало теперь больше похоже на гомон толпы - на сотни, тысячи голосов, выкрикивающих не то приветствия, не то заклинания. В этих голосах слышалась и нотка гнева, и Томми представил себе толпу возмущенную, негодующую, готовую громить и разрушать.
Почему-то - по причинам, которые он не мог бы даже назвать, - этот звук встревожил Томми Фана. Стараясь прервать эту зловещую серенаду, он принялся нажимать на все кнопки подряд.
Да, это определенно были голоса. Голоса сотен и тысяч мужчин, женщин, детей. Томми казалось, что он различает отчаянные вопли боли, крики о помощи, истерический визг и гневные проклятья. Эта величественная и могучая какофония звуков могла заставить содрогнуться кого угодно, хотя она по-прежнему звучала приглушенно - словно поднимаясь из самой черноты преисподней.
Голоса, которые он слышал, казались Томми жуткими. От них мурашки начинали бежать по коже, но в то же время они звучали до странности убедительно, не то чаруя, не то гипнотизируя. Томми даже поймал себя на том, что слишком долго глядит на радиоприемник, не обращая внимания на дорогу, которая грозила ему гораздо более реальными опасностями. Тем не менее каждый раз, когда он поднимал голову, ему удавалось сосредоточиться на движении лишь на несколько секунд, после чего его взгляд словно намагниченный снова возвращался к мрачно тлеющей индикаторами панели радиоприемника.
Томми уже начало чудиться, что среди многоголосья толпы он слышит один определенный голос - чей-то искаженный расстоянием тяжелый бас, звучащий бесконечно странно, требовательно, величественно и властно. Это был низкий, хриплый, какой-то жирный голос, который выговаривал не совсем понятные слова, словно отхаркиваясь и выплевывая вместе с речью комки жгучей слизи.
Не-ет! Господь свидетель, это только воображение, его проклятое воображение, которое превратило обычное шипение статики, типичный белый шум, случайные модуляции несущей частоты черт знает во что!
Томми вытер лицо тыльной стороной ладони.
Несмотря на холодный озноб, который все еще продолжал сотрясать тело, волосы его были влажными, а лоб защипало от выступившей испарины. Ладони тоже оказались влажными и скользкими.