— Думаю, тебя много чему научили в армии, так что ты можешь постоять за себя.
— Так это ты и есть? — спросил Чейз. Человек на том конце провода засмеялся, и усталость в его голосе тут же исчезла.
— Да, это я, — подтвердил он. — У меня вся шея в синяках, и к утру, похоже, останусь совсем без голоса. Не считая этого, я отделался столь же легким испугом, как и ты, Чейз.
С ясностью мысли, присущей ему в моменты опасности, Чейз вспомнил поединок с убийцей на траве у “шевроле” и попытался представить себе лицо того человека. Но и теперь, когда старался для себя, преуспел не больше, чем в полиции. Тогда он поинтересовался:
— Откуда ты узнал, что это я остановил тебя?
— Видел твое фото в газете, — признался человек. — Ты же герой войны. Твои фотографии последнее время повсюду. Разыскивая нож — ты как раз лежал на спине, — я узнал тебя и поскорее смылся.
— Кто ты? — спросил Чейз.
— Ты что же думаешь, я тебе скажу? — Голос звучал с явной издевкой.
Чейз совершенно забыл о своем виски. Тревожные звонки, проклятые тревожные звонки у него в мозгу дребезжали на полную громкость. Прямо как фанфары в день национального праздника. Чейз сказал:
— Чего ты хочешь?
Незнакомец молчал так долго, что Чейз уже собрался было переспросить. Внезапно, уже без насмешки в голосе, убийца произнес:
— Ты влез туда, куда не имел права влезать. Не представляешь, скольких трудов мне стоило правильно выбрать из этой компании юных прелюбодеев тех, кто более других заслуживал смерти. Я планировал свое возмездие неделями, Чейз, и тот молодой греховодник понес заслуженную кару. Осталась девица. К несчастью, ты появился прежде, чем я успел исполнить свой долг, и спас эту шлюху, которая не имеет никакого права на пощаду.
— Вы нездоровы, — сказал Чейз. Он понял абсурдность этих слов в тот самый миг, когда произнес их, но, похоже, убийца так ошарашил его, что ничего, кроме банальности, на ум не приходило.
— Я просто хотел сказать вам, мистер Чейз, что дело на этом не кончается, отнюдь нет. — Убийца то ли не расслышал слов Чейза, то ли притворился, будто не расслышал.
— Что все это значит?
— Я рассчитаюсь с тобой, Чейз, как только узнаю о тебе достаточно, чтобы определить, какой именно ты заслуживаешь кары. Потом, когда ты расплатишься, я рассчитаюсь со шлюхой — с той девчонкой.
— Рассчитаешься? — переспросил Чейз. Эвфеизм напомнил ему все подобные словесные ухищрения, к каким он привык во Вьетнаме. Он почувствовал себя гораздо старше, чем был на самом деле, и гораздо более усталым, чем минуту назад.
— Я убью тебя, Чейз. Покараю за все грехи, которые ты совершил, и за то, что ты влез туда, куда не имел права лезть. — Он немного помолчал. — Ты меня понял?
— Да, но...
— Я еще позвоню тебе, Чейз.
— Слушай, если... Человек повесил трубку.
Чейз тоже положил трубку на рычаг и откинулся на спинку кровати. Он ощутил, что руке его холодно и неудобно, взглянул и с удивлением увидел стакан виски. Он поднес его к губам и отхлебнул добрый глоток. Напиток слегка горчил.
Нужно решать, что делать.
Конечно, полицию заинтересует этот звонок — единственная ниточка, протянувшаяся к человеку, убившему Майкла Карнса. Они, вероятно, станут прослушивать линию, дабы засечь убийцу, если он позвонит еще раз, — тем более что он и сам сказал о таком намерении. Может быть, они даже поместят в комнате Чейза полицейского и уж наверняка приставят к нему шпика — как для его безопасности, так и в надежде поймать убийцу, который намерен убить вторую жертву. Но...
В последние несколько недель, после того как все узнали о его медали за доблесть, повседневные привычки Чейза пошли прахом. Он привык к полному одиночеству — только пара фраз с продавцами в магазинах и с миссис Филдинг, домовладелицей. По утрам он ездил в центр города: завтракал у Вулворта, покупал книжку в бумажной обложке, иногда и журнал — но только не газету — и все, что ему было необходимо; два раза в неделю посещал магазин, торгующий спиртным. Послеполуденные часы он просиживал в парке, глазея на девушек в коротких юбках, направляющихся перекусить в обеденный перерыв, потом ехал домой и проводил остаток дня в своей комнате. Долгими вечерами он читал и пил. Когда темнело и шрифт становился трудно различим, он включал маленький телевизор и смотрел старые фильмы, которые помнил почти наизусть. Около одиннадцати вечера он приканчивал свою дневную бутылку, иногда съедал легкий ужин и ложился спать.
Скромный образ жизни, ничего не скажешь, не об этом он когда-то мечтал, но вполне подходящий — надежный, легкий, свободный от сомнений и неопределенности, от необходимости делать выбор и принимать решения, которые могли привести к новому срыву. Потом, когда АП и ЮПИ растрезвонили о герое Вьетнама, отказавшемся лично явиться в Белый дом для церемонии награждения медалью за доблесть (хотя от самой медали он не отказывался, поскольку чувствовал, что тем самым создаст себе такую рекламу, какой попросту не вынесет), у него не стало для этой простой жизни ни времени, ни возможностей.
Он кое-как вынес шумиху, сантименты и восторги. Старался по возможности уклоняться от интервью, односложно разговаривал по телефону. Единственное, из-за чего ему пришлось покинуть комнату, был этот идиотский банкет — и он вытерпел его только благодаря сознанию, что, как только все кончится, он вернется на свой чердак, к устоявшейся жизни, лишенной событий, из которой его против воли вырвали.
Происшествие в аллее влюбленных нарушило его планы. Какой уж тут покой. Газеты снова раздуют шумиху. Он уже представлял себе передовицу с фотографиями. Снова пойдут звонки, поздравления, снова придется отшивать интервьюеров. Правда, потом, через неделю-другую, вся эта суматоха стихнет — и жизнь снова потечет как раньше, тихо и легко.
Он снова отхлебнул из стакана. На этот раз вкус виски показался ему лучше.
Однако его выдержка не беспредельна. Еще две недели газетных репортажей, телефонных звонков, деловых и брачных предложений — и скудные запасы его терпения иссякнут. А если в это время придется еще и делить комнату с полицейскими да ходить всюду чуть ли не под конвоем, он просто не сможет удержаться от срыва. Чейз уже чувствовал, как его понемногу захлестывает та самая смутная пустота, которую он так остро ощущал в госпитале, та же утрата цели, нежелание жить дальше. Он должен побороть эти упаднические настроения любой ценой. Даже если для этого потребуется скрыть информацию от властей Нет, он не сообщит полиции о звонке.
Чейз допил виски, подошел к буфету и снова плеснул в стакан жидкости из темной бутылки?
В конце концов, вряд ли угрозы убийцы стоит воспринимать всерьез. Он конечно же сумасшедший — ни один нормальный человек не нападет на парочку в машине, и не располосует одного из них чуть ли не на части длинным мясницким ножом. Конечно, безумцы опасны, но они редко воплощают в жизнь свои маниакальные идеи. По крайней мере, Чейз так думал.