Он посмотрел на Кристин, потом перевел взгляд на Холли. Он почти физически чувствовал, как, словно вода, уходящая сквозь решетку водосточной канавы, исчезают стремительные секунды отпущенного им времени. Беда неотвратимо приближалась. Ему захотелось схватить журналистку, сунуть ее в кресло и намертво защелкнуть замок. Но замки ремней для этого не подходили.
Не в силах скрыть растущую тревогу, он сказал, почти не разжимая зубов:
— Мое место рядом с ними.
Они разговаривали тихо, но на них уже стали посматривать.
Кристин нахмурилась и, вытянув шею, посмотрела на Холли.
— Случилось что-нибудь, Стив?
— Все в порядке, — солгал он. И снова посмотрел в иллюминатор: голубое небо. Огромное и пустое'. Интересно, сколько миль до земли?
— Вы плохо выглядите, — сказала Кристин. Он сообразил, что его лицо покрылось испариной.
— Жарковато здесь. Я встретил старую знакомую. Ничего, если задержусь минут на пять?
Кристин улыбнулась.
— Конечно, конечно. Я все думаю, к кому лучше обратиться.
Сперва он даже не понял, о чем она говорит. Потом вспомнил, что сам просил Кристин познакомить его с кем-нибудь из подруг.
— Замечательно. Я сейчас вернусь, и мы поговорим.
Он усадил Холли на место в семнадцатом ряду и опустился рядом.
По правую руку от Холли тихо похрапывала старая леди, круглая, как бочонок, с мелкими, подкрашенными синим кудряшками. Очки в золотой оправе на цепочке из бусин, свесившиеся на почтенный бюст, и цветы на платье вздымались и опадали в такт ее ровному дыханию.
Холли наклонилась к нему и, стараясь, чтобы ее не услышали пассажиры, сидящие через проход, заговорила с убежденностью беспристрастного политического оратора:
— Вы не можете допустить, чтобы эти люди умерли.
— Мы это уже обсудили, — сурово ответил он, уловив ее тихий шепот.
— Вы отвечаете за…
— Я всего лишь человек!
— Да, но особенный.
— Я не Бог, — горестно сказал Джим.
— Поговорите с командиром.
— До чего же вы упрямы.
— Предупредите его.
— Он мне не поверит.
— Тогда скажите пассажирам.
— Они не смогут перейти сюда, на всех не хватит места.
Его нежелание действовать привело ее в ярость. Глядя ему прямо в глаза так, чтобы он не мог отвернуться, Холли взяла Джима за руку и больно сжала.
— Черт возьми, ведь могут же они что-то сделать, чтобы спастись.
— Ничего. Будет паника.
— Если вы можете их спасти и сидите сложа руки… это убийство, — произнесла она яростным шепотом, сверкнув глазами.
Обвинение обрушилось на него как страшный удар молота, и в первый миг он даже задохнулся. Потом заговорил, с трудом произнося слова:
— Я ненавижу смерть, ненавижу, когда люди умирают. Я хочу их спасти. Хочу, чтобы никто не страдал, но не могу сделать больше того, что в моих силах.
— Это убийство, — повторила Холли. Ее слова были чудовищно несправедливы. Она хочет взвалить на него ответственность за всех пассажиров. Спасти Дубровеков — значит, совершить два чуда, два обреченных на смерть человека останутся в живых.
Но два чуда — слишком мало для Холли, которая не знает, что его возможности небезграничны. Она жаждет большего: три, четыре, пять, десять, сотню чудес. Джим чувствовал, как давит на него огромный груз непосильной ответственности, как будто вес проклятого самолета обрушился на плечи, расплющивая его о землю. Она не имеет права его обвинять, это нечестно. Если уж кого и обвинять, то самого Господа, чья непостижимая воля предопределила эту авиакатастрофу.
— Убийство, — пальцы Холли еще сильнее впились в его руку.
Джим физически ощущал исходивший от нее гнев, словно чувствовал жар солнечных лучей, отраженных от металлической поверхности. Отраженных. Внезапно он понял: этот поразительно точный образ не случаен. Он появился из описанных Фрейдом глубин подсознания. Гнев Холли, вызванный его нежеланием спасти всех пассажиров, не сильнее его ярости от собственного бессилия. Ее чувства — отражение его собственных.
— Убийство, — еще раз повторила она, очевидно, сознавая, что обвинение задело его за живое. Джим глядел в ее красивые глаза, и ему хотелось ударить ее прямо в лицо, изо всех сил, так, чтобы она потеряла сознание и он не слышал из ее уст своих собственных мыслей. Она слишком проницательна. Джим ненавидел ее за эту правоту.
Но вместо того чтобы ее ударить, он поднялся со своего места.
— Куда вы? — требовательно окликнула его Холли.
— Поговорить со стюардессой.
— О чем?
— Можете радоваться. Вы победили.
Джим направился в хвост самолета, бросая взгляды на пассажиров и холодея при мысли о том, что скоро многие из них погибнут.
Отчаяние усиливало воображение, и он видел сквозь кожу черепа и очертания белых костей, точно пассажиры уже были живыми трупами. Его мутило от страха, но он боялся не за себя, а за этих людей.
Самолет сильно тряхнуло, словно он угодил в выбоину на воздушной дороге. Джим ухватился за спинку сиденья, чтобы не упасть. Нет, это пока еще не тот удар, которого он ждет.
Стюардессы и стюарды готовили подносы с завтраком в служебном отсеке. Среди них были люди самого разного возраста: некоторым было по двадцать, а большинству уже за пятьдесят.
Джим подошел к самой старшей из них. Надпись на ее униформе сообщила, что стюардессу зовут Ивлин.
— Мне нужно поговорить с командиром. — Хотя до ближайших пассажиров было довольно далеко, Джим старался говорить тихим голосом.
Если Ивлин и удивилась, услышав его просьбу, она этого никак не показала. На ее лице появилась натренированная улыбка:
— Прошу прощения, но это невозможно. Если вы скажете, в чем дело, я уверена, что смогу вам помочь.
— Послушайте, я был в туалете и услышал подозрительный шум, — солгал он. — Что-то неладно с двигателем.
Улыбка стюардессы стала шире, но в ней чувствовалась натянутость. Тон ее голоса изменился, точно она переключилась на режим успокоения чересчур нервных пассажиров.
— Видите ли, это совершенно нормальное явление. Во время полета звук двигателей может варьироваться в зависимости от изменения скорости.
— Я это знаю.
Он постарался придать своему голосу уверенность и рассудительность: необходимо, чтобы она его выслушала.
— Я много летал. На этот раз что-то не так. Я работаю в фирме «Макдоннелл-Дуглас» и разбираюсь в двигателях. Мы разработали и построили «ДС-10». Я знаю этот самолет. Звук, который я слышал, не похож на обычный.