— Но всему виной я, — пробормотала Хизи. — Это из-за меня вам всем пришлось совершить большое путешествие, подвергая опасности жизнь, убивая, — и все из-за одного моего глупого желания. Его и желанием-то нельзя назвать, так, мелькнула мысль. А Тзэм — он так тяжело ранен!..
Перкар удивлялся, отчего девочка не плачет. Если бы она заплакала, это облегчило бы ей муку.
— Иди сюда и посиди тут с нами, — предложил Братец Конь.
Хизи сидела, пристально глядя на огонь, — ее черные глаза, казалось, вбирают пламя. Затем она с неохотой отодвинулась от Утки, которая ни слова не поняла из всего разговора, потому что не понимала языка Нола, — и медленно подошла к костру. Братец Конь указал на место рядом с собой.
— Не трать силы на раздумья, — посоветовал он девочке. — Все равно тебе не распутать весь этот узел. Ты можешь вытащить только одну ниточку. Взять хоть меня. Виновата ли ты в моих распрях с богиней Лесной Тени? Конечно же нет. Я с ней рассорился шесть лет назад, задолго до начала всей этой истории. Перкар — он натворил дел еще до того, как твоя кровь привела Реку в движение. А Ворон — кто скажет, отчего он поступает так, а не иначе? Но наверняка можно сказать — он не подчиняется ни твоим, ни моим желаниям. Нгангата тебя и вовсе не знал, и какой прок ему было помогать Перкару? Ты уж не обижайся, Перкар. И, однако, он все время ему помогал.
— Но Тзэм, — прошептала Хизи и всхлипнула. — Квэй, Ган… Королевские гвардейцы…
Она спрятала лицо в складках юбки Братца Коня и затряслась от рыданий. Перкар, смущенный, извинился и отошел от костра. Он вышел на площадь и стал бродить среди колючек и кустарника, подставив прохладному ветру спину.
Королевские гвардейцы… Разве не он убил их? Напрасно он искал в своей душе хоть отголосок раскаяния — подобия того чувства вины, которое поселилось в нем после гибели почти всех участников похода Капаки. Вместо этого он чувствовал только смутное сожаление, что эти люди встали ему поперек дороги.
— Всякий человек умирает, — сказал Харка.
— И живет, — возразил Перкар. — Так что это не ответ.
— Ну и что же? Взвесь поначалу бремя, а потом уж неси, не жалуясь.
— Я предпочту иное, — сказал Перкар. — Пусть считают меня себялюбцем.
— Да, ты предпочитаешь служить себе, а не другим, — заметил Харка. — Это мне известно.
— Могу ли я освободить тебя? Как это сделать?
— Не знаю как. Но спасибо за добрую мысль.
— Свобода не вполне для тебя, но я все же рад тебе.
Вернувшись в деревню, Перкар услышал тихое, знакомое пение, доносившееся из-за узловатых сосен. Присев на камень, он проследил, как краешек солнца исчез за дальней черной скалой на западе.
Когда пение прекратилось, из сосновой рощи вышел Нгангата с луком в руке.
— Пора ужинать, — сказал он, замявшись.
Перкар кивнул. Раздумывая над тем, что бы это могло быть, он свел брови.
— Пойдем, — сказал Нгангата голосом мягким, как вечерний воздух.
Перкар покачал головой:
— Нет, я… Братец Конь конечно же был прав. На что тебе было помогать мне?
Рот Нгангаты дернулся. Он вгляделся в даль, на гаснущее небо, и прошло много времени, прежде чем он вновь взглянул в глаза Перкару.
— Перкар, — вздохнул Нгангата. — Ты слишком много думаешь. Слишком много… Пойдем ужинать, я и мой лук голодны.
Перкар стоял в нерешительности. Его видения рассеялись, как горстка пыли. Он отряхнул штаны и подошел к Нгангате.
— Спасибо, — сказал он.
Нгангата, отведя взгляд, кивнул.
— Пойдем поужинаем.
И когда друг улыбнулся, Перкар улыбнулся ему в ответ.
— Принцесса?
Хизи, разбуженная знакомым голосом, подумала, не сердится ли на нее Тзэм и что Квэй приготовила на завтрак. Но явью, а не сном, были красные пески и незнакомые голоса. Но Тзэм — Тзэм был с ней рядом. Он ей не снился.
— Тзэм! — Хизи бросилась к нему, спрятала лицо на его необъятной груди. — Ты будешь жить, Тзэм!
Великан слабо ухмыльнулся.
— Не теряю надежды, принцесса, уж ты поверь мне.
Он рассеянно оглядел кипарисовые столбы и закопченные сажей стены хижины, в которой их поселили.
— Не понимаю, где мы находимся, — признался Тзэм.
— Дай я напою тебя, — предложила Хизи. — И потом все расскажу.
Девочка похлопала его по плечу и вышла к источнику внизу холма, который показала ей Утка. Ей нужно было столько всего рассказать Тзэму — столько всего неясного… И потом, Хизи многого не знала. Где теперь Ган и Квэй? Уж не замучили ли их после побега Хизи? Может, их уже нет в живых? Наверное, она никогда не узнает об их судьбе. Зачерпнув воды, Хизи на миг пожалела, что отказалась от своей силы. Ведь тогда она могла бы спасти Гана и Квэй. Но если бы то пламя разгорелось в ней до конца, она сама пропала бы и много, много людей погибло бы тогда…
Тзэм с жадностью выпил воду и с расширившимися от изумления глазами выслушал все, что случилось, пока он был в забытьи.
— Что же нам теперь делать? — спросил он у Хизи.
— Не знаю, — ответила девочка. — Надеюсь, ты останешься со мной. Я не перенесу разлуки с тобой.
— Конечно же, принцесса, я твой верный слуга.
— Нет, — возразила Хизи. — Я больше не принцесса, и ты не слуга. Ты теперь останешься со мной только по доброй воле.
Тзэм кивнул и сел на постели, задумчиво глядя сквозь яркий прямоугольник дверного проема.
— Мне бы хотелось выйти из дома, — сказал он.
— Но я не знаю…
— Пожалуйста…
Она не могла помочь Тзэму встать на ноги, но, как оказалось, он нуждается только в ее разрешении. Выбравшись на солнышко, Тзэм прислонился к беленой стене хижины и всмотрелся в даль.
— Мне бы хотелось разыскать племя, откуда родом моя мать, — сказал он. — Она часто рассказывала мне о них…
— Мы можем отправиться туда вместе, — предложила Хизи.
— Не сейчас, — сказал Тзэм, — но потом когда-нибудь…
— Когда-нибудь, — повторила Хизи и улыбнулась. Она положила руку ему на плечо и тоже вгляделась в даль.
Миновал месяц, небо стало чистым и холодным. С севера на юг, где сияло теплое солнце, тянулись стаи уток и гусей. Порывы ледяного ветра заставляли их поторапливаться. Менги много трудились в эти дни. Приручали лошадей, путешествовали: к Реке за орехами и ягодами, в горы за дичью и сосновыми шишками.
Тзэм поправлялся медленно, хотя менг-целитель объявил, что он останется жить, и намекнул на помощь неких богов. Перкар, который не мог пребывать в праздности, устроил охоту, в которой участвовали Нгангата и несколько юношей-менгов. Было решено взять с собой женщин, чтобы устроить долгую стоянку. Женщины должны были разбивать шатры, рыть ямы для костров и сооружать рамы для просушки шкур, пока мужчины охотятся. Хизи училась у женщин племени собирать орехи, выкапывать корешки, скоблить шкуры. Работа была тяжелой, и не однажды девочка с тоской вспоминала дворец, где за нее все делали слуги. Женщины, которые обучали ее, были добры, но часто раздражались. Они не понимали, почему девочка не владеет простейшими навыками. Но Хизи оказалась талантливой ученицей, и вскоре они уже беседовали с ней запросто, беззлобно подсмеиваясь над ошибками в произношении. Мужчины, оставляя стоянку на несколько дней, всегда возвращались с дичью, и женщины только и говорили, что о Нгангате и его луке. Перкара как охотника ценили меньше, но и он часто бывал удачлив на охоте и, возвращаясь, сиял от гордости, «как мальчишка, которого учат охотиться», восклицали женщины.