Они развернули коней в сторону противника. Кони были уставшие, но, похоже, они каким-то странным образом почувствовали, что в последний раз им представилась возможность промчаться по поросшей травой земле, и они неслись, выбивая копытами комки грязи.
Мгновение царила тишина, не считая размеренного стука копыт.
И вдруг один из шведов, словно только сейчас осознал, что произошло, закричал не своим голосом: «Железная голова!» — и все живые, а может быть, даже и мертвые подхватили этот крик, и он полетел к встревоженным небесам. И вот уже все шведы и янычары неслись вслед за двумя всадниками.
Будто прорвало дамбу, и мощный поток увлек Оглторпа. Он тоже закричал и пришпорил коня, весь его отряд — все успели вскочить на ноги — рокочущей волной катил сзади.
Так началась последняя атака.
* * *
Адриана пребывала в мире цифр, пространственных отношений, возможных и абсурдных, теорем, решенных, и тех, что предстояло решить, и нерешаемых. И впервые за многие годы она почувствовала радость, искреннюю радость, которую она испытывала в детстве, когда запиралась по ночам в своей комнате и выводила формулу движения Луны. Она находила ответы посредством атомов, или комплексов связей, называемых атомами. Индеец задавал вопросы — она и не ожидала, что они будут такими умными, — Адриана находила ответы и отпечатывала их на пергаменте времени и пространства. Вокруг нее замки продолжали приобретать форму, ширились вверх и вниз.
Внизу она обнаружила бесконечную череду бессмысленностей и принялась исправлять их, превращая в величественное уравнение, уже очень давно сложившееся в ее голове, проработанное ее студентами и, наконец доведенное до совершенства и готовое быть претворенным в жизнь. Это была та самая формула, которая промелькнула у нее в голове еще во Франции, много лет назад, когда в мире начало происходить что-то неладное.
И все же в этой формуле чего-то не хватало, что-то важное было пропущено.
— Что ты делаешь?
На Адриану смотрел двухлетний ребенок. Это был ее ребенок, ее Нико, каким она видела его в последний раз в реальном мире.
— Решаю задачу, — просто ответила она.
— А что это у тебя в руке? — спросил он.
— Ручка, — ответила она и пошевелила пальцами mantis oculatus. — Такая особая ручка, я ею пишу.
— Ты пишешь точно так же, как и я. — Он тряхнул головой. — А ты действительно моя мама?
— Да.
— А где ты была?
— Я уже говорила об этом, Нико, все это время я искала тебя, но ангелы тебя прятали.
— Зачем?
— Чтобы сделать тебя таким, каким ты стал.
— Я — Солнечный Мальчик. Для этого мира я — бог.
— Нет, мой малыш, это не так.
Он нахмурился:
— Я не знаю, что делать, мне назначено убить тебя.
— Я знаю. Ты должен исполнять свой долг, но я буду любить тебя, несмотря ни на что. И мы с тобой знаем об этом. Ангелы не хотят, чтобы ты знал правду. Но они не смогут остановить нас, Нико, не смогут, если мы будем работать вместе. Помнишь, как это было во время боя на переправе?
— Когда ты спасла меня. Ты ведь спасла меня?
— Нико, ты спас меня своим рождением, если бы не ты, я бы умерла. Если бы не ты, я бы умерла и в ту ночь, когда меня ранили ножом. Я спасаю тебя, потому что я твоя мать. Разве я могу поступить иначе?
— И все же мне не нравится то, что ты делаешь, — сказал Нико.
— А ты знаешь, что я делаю?
— Нет. Но мне это не нравится. Ты должна остановиться. Если ты не остановишься, я причиню тебе боль.
— Я люблю тебя, Нико. — Она смотрела ему прямо в лицо, страстно желая, чтобы он верил ей.
— Остановись.
— Не могу. — Ее голос дрогнул.
— Хорошо, — сказал он сердито. — Но ты об этом пожалеешь.
Нико исчез. Нехотя Адриана вернулась к своей работе.
* * *
— Я вижу их, — пробормотал Роберт. — Господи, но их так мало, пара мух атакует город.
Франклин снова закрыл глаза. Ленка. Он должен неотрывно следить за ходом боя внизу, но у него нет на это сил.
— Черт, гром и молнии на их головы, — волновался Роберт. — Вы посмотрите на это. Как я хочу вниз! Я хочу быть с ними.
— У них есть шанс на победу?
— Наверное, есть, только я его не вижу. Господи, они несутся прямо на пушки и не останавливаются, половина из них, должно быть… — Он вдруг замолчал, и Франклин догадался — его друг плакал.
— Там идет решающий бой, а мы сидим здесь.
Казалось, он забыл свои собственные слова, произнесенные минуту назад. Франклин лишь кивнул.
* * *
Петр видел, как пушки угрожающе увеличивались в размерах, но это его не смущало. Он поднял ружье и потряс им над головой, на короткое мгновение, почувствовав себя удалым казаком, которых он когда-то видел в бою.
За пушками он различил зеленые камзолы — его солдаты, или те, что когда-то были его солдатами. И это привело его в безудержную ярость.
— Я ваш царь! — заорал он, вновь ожесточенно тряхнув ружьем. — Я Петр, сын Алексея, ваш император…
Первый залп заглушил его слова.
Пушки выстрелили разом и напомнили Петру треск льда на Неве, встала перед глазами Екатерина — императрица, его любовь, сын Алексей, предавший его и заплативший за предательство жизнью. Он вспомнил, как плотничал на голландских верфях, вспомнил вкус бренди, токайского и шоколада.
Лабиринты памяти привели его в детство: Кремль, он прячется, стрельцы ищут его, ищут его мать и брата. Он сжимается от страха.
Ни за что на свете он не хотел бы пережить это вновь.
И вдруг он осознал: сотня пушек выстрелила в него, но он остался в седле. Он победил!
Нет, этот дьявол Карл тоже уцелел, хотя на его груди появились две свежие царапины. Швед дико завопил и выстрелил из пистолета.
Петр с суровым видом повернулся к пушкам, там происходило что-то странное. Похоже, враг затеял перестрелку между собой. Так и было! Русские обнажили сабли против монголов и индейцев.
Прогремел второй залп, что-то горячим дождем забарабанило по его груди, голубые силуэты замаячили повсюду, голова лошади дернулась вверх и ударила бы его по лицу, если бы он случайно не повернулся в сторону Карла. Тот продолжал оставаться в седле, хотя вместо одного глаза у него зияла кровавая дыра. Зачем-то проклятый швед исхлестал себя плеткой. Когда это он успел?
Лошадь под Петром упала, но Петр не почувствовал боли, казалось, он опустился на пуховую перину. Пахнуло влажным, соленым морем, и он вспомнил свой небольшой ботик, на котором он плавал и мечтал, что наступит день, когда у него… у России… будет настоящий флот.